Кино«Петровы в гриппе»: Почему культ русской беспомощности — это вчерашний день

Добро пожаловать в доковидную Россию, где насилие является закономерным ответом на боль, в Екатеринбург 90-х, в автобус с заледеневшими окнами, набитый людьми, как килькой: здесь слово «границы» ассоциируется исключительно с погранслужбой, здесь личное пространство сужено до размера ксивы эфэсбэшника, душа парит в гриппозном кошмаре, пока тело вместе с другими телами заточено в удушающей духоте автобуса. О, русская хтонь, как знаком и ужасен твой лик!

Но обо всём по порядку. В книге Сальникова все болеют гриппом, главный герой вспоминает, как ходил на ёлку, есть аллюзии к древнегреческим мифам, сюжета нет. Фильм Серебренникова послушно идёт по замёрзшим следам оригинала.

Библиотекарша Петрова — её играет открывшая эликсир вечной юности Чулпан Хаматова — желает избавления от страданий путём сожжения не всему многонациональному российскому народу, но группе поэтов-любителей, проводящих литературные вечера в её библиотеке. Сальников, конечно, не вложил бы в её уста такие слова, если бы знал, что на литературном вечере стихи будут читать Юлий Гуголев (свои) и Анна Наринская (Мандельштама), а Хаматова, как Джеки Чан, измутузит в кровь пьяного харассера в ушанке.

Ледяной холодок в мягком голосе Петровой и перемазанные в крови руки — акт её ярости и сопротивления — красным пятном напомнят о сегодняшнем дне, но уже в следующей склейке пьяные мужики глушат водку из горла, рассуждая о том, кто должен управлять страной: те, кто хочет, или те, кто может. Это ретрооливье приготовлено Серебренниковым из «Особенностей национальной охоты» Рогожкина и фильмов Дмитрия Астрахана (свитера и водолазки телепортированы из «Ты у меня одна») и стоит в холодильнике с 1995 года. Ещё через одну склейку растерянный и алкоголизированный Петров перенесётся в ещё более глубокое ретро — на новогоднюю ёлку своего детства.

Библиотекарша Петрова желает избавления от страданий путём сожжения не всему многонациональному российскому народу, но группе поэтов-любителей, проводящих литературные вечера в её библиотеке

Очень многие вещи подмечены Сальниковым и подчёркнуты Серебренниковым с болезненной точностью: вот пьяные в зюзю мужики рассуждают о президентском долге, вот сердобольные русские люди печалятся, что всю воду выпили евреи, а таджики забрали всю работу. Особенно больно смотреть, как добрая душа Петров обкашливает всех пассажиров в автобусе грудным кашлем с мокротой.

Постсоветский мужчина — это душа, летящая в бутылку. Постсоветская женщина доведена до агрегатного состояния жены-матери из фильма «Любовь и голуби». Постсоветский ребёнок мечется в жару в безумном ёлочном хороводе. Всё это покрыто толстым слоем демагогии, ещё большим слоем алкоголизации и тонким слоем любви.

Если бы фильм забыл об анемичном Петрове в исполнении Семёна Серзина (похожем на Сальникова, как потерянный брат-близнец), если бы он выкинул причитающего непризнанного писателя Ивана Дорна (камон, Стивену Кингу отказали больше 30 издательств), а сосредоточился на сложной инфернальной библиотекарше Петровой, на хрупкой и надломленной снегурочке с районной ёлки (Юлия Пересильд), то это бы сделало фильм только лучше. И даже не потому, что эти героини женщины, а потому что в них есть загадка и сила. И книга, и фильм совершенно не хотят разбираться в устройстве Петровой, кто она — маньячка, истеричка, мстительница? Или просто проекция постсоветского мужчины, считающего, что любая постсоветская женщина хочет перерезать горло всем мужчинам?

Самая интересная, на мой взгляд, линия в фильме — это одержимость Петровой, её реакция на совершающееся вокруг неё насилие (коллега с подбитым глазом говорит, что споткнулась, и т. п.), её фантастические кровавые экспромты, о которых зритель до конца не может понять — было или не было? Но ни Сальникову, ни Серебренникову не интересно проследить за её трансформацией, за тем, как она раз за разом срывается на сына и сама превращается в единицу насилия. Камера оставляет истошно кричащую — от окружающего насилия и бессмысленности, от себя самой — Чулпан Хаматову на кафельном полу в ванной и устремляется к собутыльникам Петрова.

АИД, Артюхин Игорь Дмитриевич, сыгранный звездой «Игры престолов» Юрием Колокольниковым, говорит Петрову о своей жене: кому, мол, она нужна, кроме меня? Вот была, мол, у меня баба, любила меня, но ушла, а эта не любит, но живёт со мной. Даже повелитель подземного царства в книге Сальникова и в фильме Серебренникова бессилен устроить свою жизнь без мучения, что уж говорить о простых смертных Петровых.

Самая интересная линия в фильме — это одержимость Петровой, её реакция на совершающееся вокруг неё насилие, её фантастические кровавые экспромты, о которых зритель до конца не может понять — было или не было

«Петровы в гриппе» — первый фильм Кирилла Серебренникова после приговора по делу о «Седьмой студии», он покинул пост руководителя «Гоголь-центра» (им стал Алексей Агранович), но продолжает сотрудничество с театром качестве режиссёра. Зачем Серебренникову, ставящему для Венской оперы (в 2021 году — «Персифаля»), мир экс-Свердловска, увиденный глазами автослесаря, мужчины средних лет? Зачем прекрасные актёры, зачем воскрешённые из забвения школьные оконные рамы, колючие шерстяные варежки и лестницы домов культуры, если жизнь промелькнёт только в неожиданной цитате из «Кереля», когда автомеханик из шиномонтажа, как стриптизёр, обнажится по пояс, окатит себя водой из шланга и наградит Петрова гомосексуальным поцелуем. Этого нет в книге — вспышки гомосексуального желания, с которым камера наблюдает за телом молодого автомеханика, всего одно мгновение, чтобы переключиться на гриппозные мытарства семейства Петровых и людей вокруг.

Сальников написал книгу без морали и без великой идеи, в этом, как мне кажется, причина её популярности: в отличие от большинства русских писателей, он не проповедует. Он показал, как задавленные бытовой серостью люди выплёскивают раздражение и агрессию в ближнего, как в глубине этой муки тлеет огонек любви. Серебренников мастерски перенёс бессюжетное, фланирующее тело книги на экран. В очертаниях фильма — печальных и ностальгических, в сопровождении прекрасно подобранного саундтрека — ещё отчётливее проступил каркас придуманной Сальниковым конструкции. Имя ему — беспомощность. Беспомощность женщины, которая вынуждена в одиночку растить сына и озлобляется, беспомощность мужчины, к которому отказывается выезжать скорая.

Кажущиеся с виду абсолютно аполитичными, «Петровы в гриппе» заряжены беспомощностью мечущихся внутри них героев. Причитающими матерями, отсутствующими отцами. И если Сальников в книге эту беспомощность как будто бы не замечает, считая её такой же естественной, как панельные микрорайоны вокруг, то Серебренников вполне осознанно никак её не комментирует.

Я думаю, что зрители будут с облегчением выходить с «Петровых», радуясь, что морок гриппа, рутины и беспомощности наконец пал. Ведь что такое беспомощность, показанная в фильме? Это просто система отражений, заставляющая героев поверить, что от них ничего не зависит, что они бессильны — не только в общественной жизни, но даже в устройстве жизни личной. Но уже слишком много людей вышло из этого лабиринта отражений, а новый Ланселот залез в пасть к дракону и размещает посты в фейсбуке через адвоката, чтобы показывать беспомощность как норму, как естественное состояние постсоветского человека. На фоне сегодняшних событий «Петровы» выглядят взглядом в позапрошлый день.

ФОТОГРАФИИ: Columbia Pictures, Sony Pictures Production and Releasing