КиноЧто ждать на экранах: Лучшие фильмы Каннского фестиваля

На выходных завершился самый престижный смотр достижений планеты в области авторского кино — 68-й Каннский кинофестиваль. Камила Мамадназарбекова стоически сходила на большую часть конкурсной (и не только) программы и теперь рассказывает, какие фильмы стоит ждать на большом экране или в других известных местах.

Текст: Камила Мамадназарбекова

В каждом из нас живет маленькая калифорнийская домохозяйка, готовая плакать над фильмами Дугласа Сирка и сокрушаться о невозможности любви в эпоху консервативного благополучия. Сегодня она знает, что любовь бывает разной, но по вечерам всё равно смотрит «Безумцев», пытаясь понять что-то о времени и о себе. Тодду Хейнсу не чужда эта чувствительность, еще в фильме «Вдали от рая» он наполнил старую сказку 50-х новыми темами — гомосексуальности, расовой дискриминации и феминизма. На этот раз главную роль в эталонной мелодраме «Кэрол» по роману Патриции Хайсмит сыграли большие красные губы Кейт Бланшетт и белый локон на ее шее.

Локон всякий раз оказывается в центре композиции черно-белых фотографий, которые делает героиня Руни Мары. Роскошной нервной женщине в норковой шубе легко впечатлить маленькую продавщицу из Frankenberg’s в рождественском колпаке. Тереза завороженно наблюдает за Кэрол, которая пришла выбирать куклу для своей дочери. Выбирать между дочерью и новым романом заставят Кэрол адвокаты и родители бывшего мужа, а также вся добропорядочная Америка.

Дизайнерское кино с перестроенными под 50-е придорожными закусочными, велосипедными рамами и телефонными будками выполнено с большим вниманием к сочетанию цветов в кадре и к деталям костюмов. Ни чувственность, ни ревность не выходят здесь за рамки хорошего тона. Самообладание теряют только второстепенные персонажи. Героиня Кейт Бланшетт старомодна в самом лучшем смысле этого слова: она ведет себя как Кэри Грант или Рок Хадсон в классической мелодраме, умеет вовремя положить руку на плечо и сказать уверенным голосом главную реплику. Но приз за лучшую женскую роль получила Руни Мара в роли маленькой растерявшейся леди, для которой расплатой за несостоявшуюся рождественскую сказку оказывается возможность кем-то стать.

У лобстера благородная голубая кровь, и он может целую вечность плавать в океане (если, конечно, его не съест более крупное животное). Именно поэтому его выбирает для перевоплощения чувствительный персонаж Колина Фаррелла. Хотя большинство постояльцев отеля для холостяков предпочитают стать собакой, если в течение 45 дней им не удастся найти себе пару. Таковы правила. Если хочешь жить в обществе, нужно им подчиняться. Пару могут составить только люди, которые подходят друг другу. Например, двое хромых или двое людей, у которых всё время идет кровь из носа. Симулировать недуги очень опасно. Отношения должны быть основаны на правде. Работники отеля в небольших сценках демонстрируют постояльцам прелести совместной жизни. Вот человек ест один — поперхнулся и умер. А вот люди едят вдвоем: супруга постучала ему по спине — и он остался жив.

Важное место в жизни отеля занимают коллективные ритуалы: охота, плавание, танцы. Танцы, как можно догадаться, медленные, под лирическую музыку, которую поет в микрофон хозяйка в дуэте со своим упитанным супругом. В бассейне тоже можно завести какой-нибудь абсурдный разговор. А успешная охота на сепаратистов, которые живут в лесу, поощряется дополнительными днями. Телесные наказания предусмотрены не только в отеле, но и в сообществе лесных партизанов-одиночек под предводительством Леа Сейду. Они постулируют жизнь отдельно и даже танцуют в наушниках — предпочитают техно, чтобы каждый мог двигаться в своем ритме.

У Ролана Барта есть целый цикл лекций на тему «Как жить вместе». Посвящен он, правда, по большей части всяким отшельникам и анахоретам до того, как они стали жить в монастырях. Но зато там разбирается понятие идиоритмии — синхронизации жизненных циклов как необходимого условия совместной жизни. В общем, проблема фундаментальная. В лагере одиночек запрещена романтическая любовь. На всякий случай каждому нужно заранее вырыть себе могилу, чтобы не утруждать потом этим товарищей. Иногда партизаны надевают бизнес-кэжуал и устраивают вылазки в город. Там можно сходить в магазин или к врачу — но только тем, у кого есть свидетельство о браке.

Герметичный мир, сконструированный Лантимосом, работает как теорема. Социальные метафоры в нем прямолинейны, сюжетные линии используются для доказательства. Международное производство и звездный кастинг не помешали лидеру греческой новой волны сохранить разряженную атмосферу и инопланетный юмор своего лучшего фильма «Клык» в новой картине, присуждение которой приза жюри можно назвать редким удачным решением этого года.

Проблемы прикладной лингвистики волнуют Моретти с самого детства. Его мать действительно была известным латинистом, а брат Франко Моретти стал профессором литературы в Стэнфорде (недавно на русский язык перевели его книгу «Буржуа»). В фильме «Отец-хозяин» («Золотая пальмовая ветвь» 1977 года) у молодого Моретти была маленькая роль врача, который учит сардинского пастуха литературному итальянскому языку — буквально перебирает с ним словарные статьи. Обретение языка — это развитие, рост, а его потеря — регресс. В новом фильме пожилая женщина в больнице забывает, что такое косвенное дополнение, и очень переживает по этому поводу: «Все думают, что в старости ты глупеешь, но на самом деле начинаешь лучше понимать мир». Она умирает спокойно, без драмы и без боли, напоминая только время от времени, что латынь не только в основе литературного итальянского — на ней основаны логика и риторика.

Моретти перенес в сценарий свои впечатления от встреч с учениками матери после ее смерти, когда раз в неделю он слышал от разных людей, как многому она их научила. «Я хочу видеть актера рядом с персонажем», — всегда говорит Нанни Моретти своим артистам. В фильме «Моя мать» эту фразу повторяет Маргарита. На этот раз Моретти не сам играет режиссера, захваченного съемками фильма про рабочее движение, — эта роль отдана женщине, известной итальянской актрисе Маргерите Буй. Но всё равно понятно, кто на самом деле был занят своими творческими проблемами, пока мать умирала в больнице. Себе Моретти отводит роль хорошего брата, который делает всю работу — не того, кто он есть, но, возможно, того, кем бы он хотел быть.

Не только трагедия, но и комедия оказываются в языке. Лирические семейные сцены чередуются с комическими эпизодами на площадке. На роль владельца завода Маргерита как назло пригласила хвастливого американского актера (Джон Туртурро), который постоянно вспоминает, как отказал Кубрику, при этом забывает слова и не может нормально произнести ни одной реплики по-итальянски.

«Можете спать на моих фильмах», — как будто повторяет Апичатпонг Верасетакун слова Джона Кейджа в одном из интервью. В новом фильме «Кладбище блеска» вид спящих солдат в разбитом на месте бывшей школы госпитале действительно вызывает желание к ним присоединиться. Фильм выглядит авторетроспективой и одновременно продолжением собственных выставочных проектов. Неоновые стержни, которыми лечат сражавшихся за родину нарколептиков, напоминают космический корабль, который строили жители деревни Набуа («Making of the Spaceship»), или вспышки молнии, с помощью которых сельчане общались с призраками («Phantoms of Nabua») в связанных между собой короткометражках проекта «The Primitive».

Призраки в Таиланде, как известно, часть обыденной жизни. Одна из медсестер в госпитале — медиум, она помогает родственникам разговаривать с душами спящих. Например, выбрать цвет кухни. Волонтерка Дженджира ухаживает за одним солдатом, к которому не приходят родственники. Солдата играет Банлоп Ламнои из «Тропической болезни», его окружают удивительные медицинские приборы. Иногда он просыпается и расспрашивает Дженджиру о ее бывшем муже, тоже военном, или о нынешнем — пожилом американце. Однажды к Дженджире приходят две богини в образе обычных девушек и рассказывают, что госпиталь стоит на месте, где раньше находилось кладбище древних королей. Возможно, короли до сих пор сражаются с демонами и подпитываются энергией спящих солдат.

Дженджиру очень волнует состояние кожи богинь: «Они такие красивые, потому что уже мертвые». Презентация омолаживающих кремов выглядит не менее фантастической, чем прогулка с медиумом по дворцу королей. Маленький бытовой патриотизм и плакаты, рекламирующие браки с иностранцами, кажутся смешными только европейскому зрителю. На этот раз в концептуальном мистицизме Апичатпонга гораздо больше политики, и, возможно, «Кладбище блеска» станет последней его картиной, снятой в Таиланде.

У Корнелиу Порумбойю есть друг Адриан Пуркареску. Он уже много лет не может найти денег на полный метр и иногда приходит к Порумбойю с безумными идеями. Одна из них — откопать на даче дедушкин дореволюционный клад — легла в основу сценария. Адриан и Корнелиу так ничего и нашли, но кино же всегда лучше, чем жизнь. Еще один друг режиссера Кузин Тома снялся в фильме вместе со всей своей семьей. Персонаж Кузина по имени Кости читает своему 6-летнему сыну сказку про Робина Гуда, когда вечером к нему заходит сосед Адриан и просит 800 евро в долг — иначе у него отберут квартиру за проценты по валютной ипотеке. Кости нанимает профессионального кладоискателя. В фильме его зовут Корнелиу, как режиссера.

Все трое долго бродят по заросшему травой участку и сканируют землю звенящими металлодетекторами разных моделей и конфигурации. Потом они ссорятся и копают до наступления темноты, пока силуэт копателя не исчезнет в яме — будни искателей сокровищ, как и сам клад, могут оказаться не такими уж волшебными. В каждой новой сцене остается сомнение в подлинности клада, в самой возможности найти нечто, что переживет войны, кризисы и политические режимы. В финале Порумбойю с присущей ему словарной дотошностью разбирает значение слов «сокровище» и «семейные ценности», которые персонажи так долго выкапывали из земли. Чистый восторг от простейшего фокуса может оказаться более твердой валютой, чем ценные бумаги.