Книги«Дарий Великий
не в порядке»: Отрывок
из книги о подростковой депрессии

В издательстве Popcorn Books вышла книга «Дарий Великий не в порядке» ирано-американского писателя Адиба Хоррама. Главный герой книги похож на её создателя: Дарий, тёзка персидского царя Дария I Великого, наполовину американец и наполовину иранец. Дарий всю жизнь прожил в Портленде, но чувствует, что не вписывается в окружающую его обстановку: у него нет близких друзей, одноклассники над ним издеваются, а ещё ему, как и его отцу, диагностировали клиническую депрессию. Дедушка Дария тяжело болен, и вместе с родителями и сестрой мальчик отправляется на родину матери, в Иран, где ему предстоит впервые вживую увидеть иранских родственников и ближе познакомиться с родной культурой. Всё меняет встреча с соседом-подростком Сухрабом — кажется, его первым близким другом. Публикуем отрывок книги.

. . .

Когда мы приземлились в Международном аэропорту Дубая, снова была ночь. Мы пролетели на целый день вперёд.

Я не мог вспомнить, когда в последний раз принимал свои лекарства. Или когда чистил зубы. И лицо по ощущениям было таким жирным, что могло породить ещё пару-тройку прыщей размером с гору Олимп.

Тело говорило, что на дворе вчера, а часы — что завтра.

Поэтому я ненавижу путешествовать сквозь время.

— Рейс через три часа, — сказала мама, когда я встал и потянулся, перегнувшись через сиденье Лале, чтобы размять спину. — Надо поужинать.

— А что, время ужина? — Моему организму так не показалось. Я мог думать разве что о чашке горячего чая. В последние несколько часов меня начала беспокоить головная боль, да такая, что порой я чувствовал, будто у меня глаза вот-вот вылезут из орбит. Обычно в таких случаях мне помогает кофеин.

Лале была злющей от голода — первый признак надвигающегося Лалепокалипсиса. Она еле волочила ноги, спускаясь по трапу, держала меня за руку и бесцельно пялилась в пол, пока мы не зашли в здание аэропорта, где она тут же уловила запах «Сабвея».

«Сабвей» — любимое кафе моей сестры.

Свет, отбрасываемый белыми и жёлтыми буквами вывески, моментально придал ей сил. Она выкрутила ладонь из моей и помчалась ему навстречу. Я ринулся за ней, и сумка «Келлнер & Ньютон» лупила меня по ногам.

Ненавижу эти сумки через плечо.

— Можно нам в «Сабвей»? — спросила Лале.

— Надо спросить у родителей.

— Мам? Пап? Можно?

Её голосок с каждой секундой становился всё писклявее и поднимался всё выше и выше, как звук, издаваемый чайником со свистком в момент кипения.

— Конечно, милая.

Мама изучила меню. Даже в ОАЭ «Сабвей» был обычным «Сабвеем». Меню ничем особенно не отличалось от того, что я видел в Портленде. В него добавился разве что саб с морепродуктами и саб с курицей в соусе тикка масала.

Папа поправил на плече свой вариант сумки «Келлнер & Ньютон». У него она была сделана из тёмной кожи, а логотип выбит выпуклым рисунком. Куда красивее, чем моя версия из парусины и полиэстера.

— А ты что будешь? — спросил он.

— М-м-м…

В животе у меня урчало.

Он не привлекал бы столько внимания задир, если хотя бы попытался вписаться в окружение. Если бы он, ну, понимаешь, притворился нормальным

На борту я поел дважды: что-то вроде ужина и что-то вроде завтрака. И хотя ни то, ни другое особенно меня не насытило, есть в «Сабвее» я не хотел.

Я не мог переносить его запах. Это началось во времена моей работы в пиццерии. Она находилась прямо напротив «Сабвея», у них даже парковка была общая, и с тех пор я на дух не переносил запах хлеба из «Сабвея», потому что сразу начинал чувствовать себя загнанным в ловушку и больным клаустрофобией, а всё из-за костюма дикобраза, который мне приходилось носить.

Представьте себе пиццерию, в которой талисманом был дикобраз. Представили?

— М-м… — снова промычал я. — Мне что-то не хочется саб.

— Нельзя же питаться только конфетками Лале.

Стивен Келлнер очень внимательно относился к прорехам в моём рационе.

Я изучил меню.

— Ну. Может, тогда саб с курицей в соусе тикка масала?

Отец вздохнул.

— А что, тут нет ничего приличного с овощами?

— Стивен, — сказала мама. Она посмотрела на отца, и они будто бы начали обмениваться какими-то подпространственными сообщениями. Лале перекатывалась с носка на пятку и поглядывала на прилавок. Она уже находилась на опасном расстоянии от полнейшего Лалегеддона.

— Неважно. Я всё равно есть не особо хочу.

— Дарий, — сказала мама, но я мотнул головой. — Всё в порядке. Мне нужно в туалет.

В туалете я сидел столько, сколько мог.

У меня ещё осталось несколько конфеток из пачки Лале.

Но когда я больше не мог прятаться и вышел оттуда, я увидел, что мама, папа и сестрёнка сидят за столом из матовой стали на маленьких голубых табуреточках в виде песочных часов. Лале уже уничтожила свой саб с фрикадельками, и вокруг её рта красовалось целое озеро соуса: настоящий клингонский воин, вымазанный кровью своих врагов. Она облизывала пальцы, игнорируя разговор родителей.

— Прекрати его контролировать, — говорила мама. — Ты должен позволить ему самому принимать решения.

— Ты знаешь, как к нему относятся к школе, — отвечал папа. — Ты правда этого ему желаешь?

— Нет. Но как ситуацию изменит то, что он по твоей вине будет всего на свете стыдиться?

— Я не хочу, чтобы ему было стыдно, — возражал отец. — Но у него и с депрессией проблем хватает, не обязательно, чтобы его ещё и травили без конца. Он не привлекал бы столько внимания задир, если хотя бы попытался вписаться в окружение. Если бы он, ну, понимаешь, притворился нормальным.

Мама неотрывно смотрела на отца, пока не увидела меня.

— Иди сюда, — позвала она и подтащила к столу ещё одно кресло. — Точно ничего не хочешь? Можешь выбрать другое место и поесть там.

— Всё нормально. Спасибо.

— Ты хорошо себя чувствуешь? — Мама приложила тыльную сторону ладони к моему лбу. Он был весь жирный из-за долгого нахождения в душном салоне самолёта.

— Да. Всё хорошо. Извини.

Как я уже говорил, мы с папой неплохо ладили только в том случае, если редко виделись, а поездка в Иран уже сама по себе ставила под вопрос норму нашего взаимодействия

Отец на меня не смотрел. Он упорно изучал свои руки, вытирая их белой салфеткой с символикой «Сабвея», хотя я сомневаюсь, что они были грязные, ведь съел он всего лишь салат.

Стивен Келлнер всегда заказывал в «Сабвее» салат.

— Я сейчас вернусь. Кому-нибудь что-нибудь нужно?

Мама покачала головой. Папа взял пустой стаканчик и встал, чтобы вновь его наполнить.

Когда он вышел за пределы слышимости, мама сказала:

— Дарий…

— Всё в порядке, — сказал я.

— Не злись. — Она сжала мою руку. — Он просто…

Лале решила, что нет лучшего момента для звучной и смачной отрыжки.

В отличие от Джаване Эсфахани Лале обладала прекрасной способностью к отрыжке.

Я рассмеялся, а мама пришла в ужас.

— Лале!

— Извините, — сказала сестра, но по крайней мере она снова улыбалась.

К счастью, саб с фрикадельками предотвратил надвигавшийся Лалеклизм.

Она всё ещё хихикала, когда папа вернулся за стол. Он обмакнул салфетку в воду со льдом и протянул её Лале, чтобы она протерла грязный рот, но это был дохлый номер.

— Ну что же, — сказала мама и поднялась с места. — Пойдём-ка в туалет, Лале. Вперёд.

На нас опустилось Неловкое Молчание Шестого Уровня, несмотря на шум терминала, царивший вокруг.

Неловкие молчания обладали вот такой особенной властью.

— Эй, — прочистил горло папа. — О том, что между нами произошло.

Я взглянул на отца, но он смотрел на свои руки.

У Стивена Келлнера были угловатые, сильные руки. Именно такие и ожидаешь увидеть у Сверхчеловека.

— Давай попробуем ладить. Хорошо? Я хочу, чтобы ты получал удовольствие от нашей поездки.

— Хорошо.

— Извини.

— Всё в порядке.

Это была неправда.

Я даже не очень понимал, за что именно из произошедшего он извиняется.

У меня в солнечном сплетении всё ещё был узел.

Как я уже говорил, мы с папой неплохо ладили только в том случае, если редко виделись, а поездка в Иран уже сама по себе ставила под вопрос норму нашего взаимодействия.

Но потом папа посмотрел на меня и сказал:

— Я люблю тебя, Дарий.

И я ответил:

— И я тебя, пап.

И это означало, что к этой теме мы больше не вернёмся.