СтильМода на ислам:
Как Восток облачил нас в «скромную одежду»

Даже гендерная амбивалентность, которая стала модной темой номер один около двух лет назад, может быть связана с влиянием исламской одежды

Те, кого Джанмохамед называет «поколением М», — мусульмане-миллениалы, рождённые за последние тридцать лет, которых помимо возраста объединяет уверенность в том, что их вера и современная жизнь «должны идти рука об руку, и между ними нет никакого противоречия». Они хотят нести свою религию с гордостью, но также и быть частью общества, окружающего их. Таких — соблюдающих традиции, образованных, путешествующих «граждан мира» — среди нынешних мусульман, даже переступивших возрастную границу, отделяющую миллениалов от немиллениалов, всё больше. Что не перечёркивает параллельного существования традиционалистов, но уже оказывает влияние на современный модный рынок. Согласно отчёту, в 2014 году на одежду и обувь мусульмане потратили 230 миллиардов долларов, что уже составляло 11 процентов от всего мирового потребления в этой категории, а к 2020-му эта цифра, по прогнозам, увеличится до 327 миллиардов. И учитывая то, что ислам — одна из самых активно растущих религий с самым низким средним возрастом последователей (24 года), сомневаться в этом не приходится.

При этом потребление для «новых мусульман» остаётся частью идентичности. Они хотят покупать не просто символы роскоши или красивые вещи с узнаваемыми логотипами, но продукты, соответствующие их верованиям, «когда уверены, что те помогут им стать лучшими мусульманами». И модные бренды активно в эту игру вливаются. Первой стала команда DKNY, выпустившая капсульную коллекцию к Рамадану. За ними с той же инициативой подтянулись Uniqlo, Mango и Tommy Hilfiger. Dolce & Gabbana подготовили для мусульманских стран отдельную линейку абай со своими фирменными «сицилийскими» принтами.

Буркини — купальные костюмы, закрывающие тело от лодыжек до головы, ставшие предметом множества споров во Франции — начали продавать в Marks & Spencer. Uniqlo недавно выпустили отдельную линию «скромной одежды» — это уже не капсула, а постоянная категория в их ассортименте. А Nike разработали специальные хиджабы для занятий спортом. Даже небольшие локальные бренды, за которыми не стоит маркетинговый отдел, зорко следящий за запросами общества, регулярно обращаются к теме ислама — вспомнить хотя бы недавнюю коллекцию нашего дизайнера Асии Бареевой. 

Фэшн-аналитики говорят о заметном влиянии Востока на мировые подиумы и о modest wear как о новом содержательном тренде: цитаты обнаруживают и в многослойности, и в ансамбле платьев и брюк, и высоком вороте, и в принципиальной закрытости тела. Но многочисленные маленькие марки modest wear и даже ответвления больших брендов — история всё же пока нишевая, отдельная от генеральной линии. Выраженного эстетического и смыслового движения в сторону «скромной моды» по канонам ислама в современной индустрии моды ещё нет. Хотя и привычки, и вкусы, и эстетика мусульманского мира проникают в культуру на разных уровнях. Мир сегодня — это большой плавильный котёл, где представители самых разных культур, мигранты и коренные жители живут бок о бок, и вместе с каждым вновь прибывшим в мегаполис прибывает и багаж его национальных традиций, от поведенческих норм до деталей костюма. 

Общий портрет любого города складывается из образов всех живущих в нём людей — а в трендбуки и сами коллекции дизайнеров все тренды попадают из наблюдения за жизнью и стилем улиц. Поэтому, например, Кристоф Лемэр говорит, что образы из весенне-летней мужской коллекции — платья-рубахи с брюками, куртки с карманами поверх городских костюмов — подсмотрел у пожилых арабов, живущих в Бельвиле, а тюрбаны и их вариации давно стали довольно общим моментом и в европейской моде, хотя пришли в неё когда-то с Востока. Иногда влияния эти очевидны, иногда — совсем нет. Даже гендерная амбивалентность, которая стала модной темой номер один около двух лет назад, может быть связана с влиянием исламской одежды.

«Это получается бессознательно, — рассказывает Анзор Канкулов, редакционный директор Numéro Russia и руководитель программы «Мода» в Школе дизайна НИУ ВШЭ. — Ты просто живёшь, видишь эмигрантов, которые живут рядом с тобой. В теме, которая европейцами переосмыслена как гендерно амбивалентная мода, как я думаю, велика роль как раз этнических влияний. Но они просто не были так осмыслены. Грубо говоря, когда тебе предлагают надеть очень длинную рубаху без воротника, легинсы и кроссовки, ты выглядишь ровно как гость из Катара. Тебя можно будет „считать“ как гея из Марэ, а можно — как арабского принца».

Именно призывы сорвать паранджи с девушек Востока, приведя в соответствие с современными западными нормами, составляли до недавнего времени суть отношений западного мира — в том числе и моды — с восточным

Ещё один довод в пользу того, что современный стритвир сложился под влиянием мусульманской культуры, — то, что стритвир в нынешнем понимании, сильно замешанный на криминале, спорте и музыке, вырос из афроамериканских сообществ. Многие из их членов в XX веке, ещё во времена активной борьбы за свои права, проходили через инициацию как раз исламом. В истории прошлого столетия был Мохаммед Али, были, хотя сегодня эти моменты вспоминаются редко и с неохотой, «Нация ислама» и «Чёрные пантеры» — антирасистские группировки, быстро превратившиеся в националистские. Ислам был их основной религией, в противовес христианству, навязанному, как говорили их лидеры, темнокожим американцам в годы рабства богатыми белыми плантаторами. И его принятие, отказ от религии угнетателей, было важным этапом в жизни многих афроамериканцев. Тупак Шакур, икона и в музыке, и в стиле, тоже был членом «Чёрных пантер», и исламское влияние отчётливо читается в его образе — в манере носить арафатки, даже в способе брить бороду.

Мир сейчас — впервые за, кажется, всю историю его существования — сконцентрирован вокруг «женских» вопросов. Именно их обсуждения становятся главными темами современной социальной повестки. Западные же мужчины, к такому невниманию к себе не привыкшие и растерянные «посягательством» на свои властные, сильные позиции, пришли к кризису самоидентификации. О том, что значит мужественность в современном мире, рассуждают много, но единого ответа и, главное, готового образа, какой всегда был раньше, сегодня нет. Оказавшись выброшенными из чётко выстроенной системы «должен» и «должна», западные мужчины начинают искать готовые образцы в других культурах, где расстановки функций по гендеру ещё всё так же сильны.

«Очень огрублённо говоря, — объясняет Анзор Канкулов, — европейские мужчины чувствуют себя слабыми. Именно поэтому стала такой выраженной волна увлечённости всем постсоветским — „постсоветский“ как раз равен „брутальному“. И арабские мужчины западным видятся так же: происходит заимствование более сильного, более традиционного типажа маскулинности. При этом в обществах, где очень чёткие гендерные модели, как раз в их рамках позволительны некоторые эксперименты. Они не оспаривают суть. То есть даже если накрасишься, подведёшь, скажем, глаза, то это ничего — ты же по-мужски красишься».

В женской моде, однако, всё несколько по-другому. Поскольку в «женских» вопросах восточная культура входит в выраженный конфликт с западной, любые прямые заимствования исключены. Девушки Востока, в отличие от мужчин, воспринимаются не как сильные ролевые модели, а как жертвы, требующие спасения. «Я всегда верил, что дизайнер должен делать женщин красивыми и давать им свободу, а не вставать на сторону насильственной диктатуры, этого отвратительного способа прятать женщин, — говорит, например, Пьер Берже. — То, что женщин заставляют одеваться так мужья, семьи и их окружение, не значит, что вы должны поддерживать этот путь. Наоборот, вы должны учить их раздеваться, бунтовать, жить так, как живут сегодняшние женщины во всём мире».

Именно призывы сорвать паранджи с девушек Востока, «освободить» их, приведя в соответствие с современными западными нормами, хотя и не так буквально высказанные, составляли до недавнего времени суть отношений западного мира — в том числе и моды — с восточным. Разговор этот ведётся с позиций колониального доминирования, в котором есть единственный правильный подход, западный.

Того, что уже есть, уже интегрировано и практически перестало в моде считываться как заимствованное, сегодня довольно много. Это и те же силуэты, о которых шла речь в части о мужской моде, и некоторые бьюти-тенденции — как Insta-макияж со сверхбровями или замысловатыми смоки-айз. Даже набирающий популярность женский образ тела с более пышными, плавными формами, в духе Ким Кардашьян, — в некотором смысле идеал гурии, восточной красавицы, образ которой для мужчин-европейцев собрал, сделав героиней их «гаремных фантазий», художник по костюмам Леон Бакст. Даже первый прообраз современных женских брюк, блумеры, вдохновлён был турецкими одеждами: он появился как альтернатива корсетам и кринолинам, то есть как предмет одежды, предназначенный как раз для «освобождения», но женщин Запада. Главными же предметами преткновения остаются по-прежнему накидки, вуали, шарфы, интерпретируемые как религиозные символы. Именно они, а не прикрытые руки, ноги и собранные волосы вселяют беспокойство в среднего европейца.

Расшатываются сегодня не только гендерные нормы, но и всё строение мира. И западный мир чувствует эту турбулентность: к 2050 году, по прогнозам, количество мусульман в мире должно сравняться с количеством христиан. А следовательно, и позиции западной культуры как доминирующей сегодня не так сильны, как раньше. Европейцев пугают мигранты, пугает перспектива исламизации общества и пугает террористическая угроза, неразрывно связанная в массовом сознании с радикальным исламизмом. Страх перед неясной угрозой часто вызывает в европейском обществе очень радикальную реакцию.

«Срывать паранджи» начинают буквально: всё больше историй о том, как на девушек нападают на улицах, срывая с них хиджабы. Или как после запрета буркини и вуалей на пляжах женщин-мусульманок окружают полицейские, едва ли не силой заставляя раздеваться. В эти моменты западное стремление к свободе становится уже инструментом угнетения, которого женщины ислама никак не заслуживают ещё и со стороны своих рьяных «освободителей».

Шелина Джанмохамед, описывая своё «поколение М» посвящает книгу «своим девочкам». «Потому что вы можете делать всё что угодно», то есть быть кем угодно, следовать собственным мечтам, не пытаясь вписаться в рамки, которые представляются им со стороны Востока или Запада. И если считать задачей моды «освобождение» женщин, то вместо того, чтобы навязывать кому-то собственное представление о свободе, стоит прислушаться к словам самого поколения М: хиджабы, буркини и прочее позволяют в традициях собственной религии прожить ту жизнь, какой они захотят. Заниматься спортом, наукой, творчеством — и в этом смысле, конечно, освобождают. Те молодые мусульмане, которые обращаются к индустрии моды сейчас, не радикальные исламисты, пришедшие к власти в Иране в 1979-м и светское государство превратившие в мрачное царство несвободы. Поэтому поводов ожидать, что к 2050 году наш мир превратится в его масштабированное подобие, а исламская «скромность» превратится в закон, практически нет.

Культуры продолжают смешиваться, мир продолжает меняться, и в местах слияния разных культур расцветают причудливые и завораживающие истории. О молчаливой вампирше в абайе, рассекающей по ночному городу на скейте, как в фильме «Girl Walks Home Alone At Night». О тусовщиках-кочевниках, танцующих в пустыне под «Bad Girls» M.I.A. О супергероинях в ярких, хотя и «скромных» одеждах, спасающих мир вместе с Человеком-Пауком и Капитаном Америкой. Под чёрными накидками или платками на головах зреет бунт — точно так же, как зреет он под кепками Supreme или шапками Гоши Рубчинского.

Фотографии: Nike, Uniqlo, Asiya Bareeva, Elie Saab