ЖизньИнститут девственниц: Как живут женщины
на постсоветском пространстве

Очередная серия нового кыргызского проекта «Келин» («Невестка») начинается со слов ведущего: «Мужчине легче построить ракету или целый дом, нежели разбираться, как вывести жирное пятно или пятно от вишнёвого сока», — после чего он предлагает понаблюдать, как будущие невестки будут соревноваться в искусстве стирки. Проект стартовал в феврале 2017 года, и участницам предстоит пройти ряд испытаний, которые, по словам его создателей, так или иначе связаны с жизнью невестки: ощипать курицу, убрать дом, сходить на рынок, приготовить бешбармак или плов. За происходящим наблюдает строгая свекровь: она оценивает способности будущих невесток и по одной вычёркивает их из проекта. Сразу после премьеры участницы феминистского движения Кыргызстана призвали убрать проект из эфира, была запущена петиция, а несколько депутатов парламента предложили провести гендерную экспертизу шоу. Но передача в эфире осталась.

«Патриархальные устои — корень многих проблем кыргызских женщин, — объясняет гендерный специалист ПРООН Кыргызстана Умутай Даулетова. — В Кыргызстане есть такое выражение: „Эл эмне дейт?“, оно переводится как „Что скажут люди?“. Это желание соответствовать всем параметрам, которые были установлены патриархальным обществом. Мы годами работаем и пытаемся изжить эту практику. Когда начинаешь гуглить Кыргызстан, первое, что выходит, — кража невест. Это уже наша позорная марка. Другая острая проблема — это ранние браки. Третья проблема, которая связана с ней, — отношение к институту девственности. Ведь оно тоже зачастую является причиной насилия и дискриминации. Если девочку украли, и она в ту же ночь потеряла девственность, она уже никуда не сможет уйти. Эти три проблемы переплетаются друг с другом».

Кыргызстан много лет борется с проблемой материнской смертности (от осложнений во время беременности и родов). Но здесь и сегодня самые высокие показатели на постсоветском пространстве. Помимо недоступности медицинской помощи, одной из причин этого считаются ранние браки: 13% девочек выходят замуж несовершеннолетними. Параллельно снижается количество официально зарегистрированных браков, и все больше пар ограничивается только религиозным обрядом нике.

В ноябре 2016 года правозащитникам и общественным деятелям удалось добиться поправки в Уголовный кодекс, запрещающей проводить религиозные обряды с несовершеннолетними. «Ни один ЗАГС не регистрирует брак с девочкой, не достигшей официального возраста. Именно поэтому кражи невест происходят одновременно с религиозным обрядом, — продолжает Умутай Даулетова. — Согласно новому закону, наказанию подвергаются не только родители жениха и невесты и сам жених, если он совершеннолетний, но и религиозный деятель, который совершил этот обряд. Во время работы мы получили много критики: мол, зачем вам это, ведь у нас уже есть закон о принуждении несовершеннолетних к сексуальным отношениям. Но мы-то смотрим на наш менталитет: ни один суд не будет рассматривать этот случай как изнасилование. Прописав в законе именно религиозный обряд нике, мы хотели обезопасить девочек от краж и ранних браков». 

Религиозные обряды без официальной регистрации распространены и в соседнем Таджикистане. Из-за этого, в случае развода, местные женщины остаются без прав на имущество, финансовой поддержки со стороны бывших мужей, иногда теряют права на детей. До недавнего времени здесь были распространены разводы по телефону. Многие мужчины, находясь на заработках в России, могли позвонить женам, произнести три раза «талок», и этого было достаточно для развода по религиозным канонам.

Но по словам представительницы «ООН Женщины» Наргиз Азизовой, несколько лет назад Совет улемов Республики Таджикистан официально объявил, что «талок» не признается и разводы по телефону уже не практикуются. «Однако есть очень много браков, которые не регистрируются официально. Недавно введенное требование проходить медицинский осмотр перед вступлением в брак для молодожёнов, а также предложение заключать брачные контракты действуют, но, к сожалению, не помогают. Теперь мужчины предпочитают не регистрировать браки вообще, чтобы „обезопасить“ себя от дальнейшей ответственности». 

Экономика Таджикистана сильно зависит от доходов трудовых мигрантов: на шесть с лишним миллионов населения приходится восемьсот тысяч человек, работающих вне страны. По данным Азиатского банка развития, 80% трудовых мигрантов из Таджикистана — мужчины, и только 5% из них едут на заработки вместе с семьёй. Большинство женщин остаются дома вместе с детьми и родителями мужа и отвечают за хозяйство и дополнительный заработок. Если брак не был зарегистрирован официально и закончился разводом, женщины часто становятся жертвами торговли людьми и секс-работницами, некоторые вынуждены отдавать детей в детские дома или решают стать вторыми жёнами.

«Из всех стран Центральной Азии, а, может, и в целом бывшего Советского Союза, ислам был больше всего возрожден в Таджикистане, — отмечает Стив Свердлов, исследователь проблем Центральной Азии в международной организации Human Rights Watch. — Здесь интерпретация ислама сильно влияет на нормы жизни в обществе. К примеру, многие женщины вынуждены становиться вторыми или третьими жёнами без официальной регистрации. Это приводит к ужасающему уровню насилия. Преступников редко преследуют и арестовывают. У нас сейчас очень мало информации о том, сколько выпускается защитных приказов, если женщина жалуется на насилие в семье. Нам поступали и сообщения о том, что женщины становятся жертвами насилия со стороны полицейских».

По данным Агентства по статистике при Президенте Республики Таджикистан, почти каждая пятая женщина, когда-либо состоявшая в браке, подвергалась домашнему насилию. При этом 51% опрошенных женщин считают насилие оправданным в случае, когда жена уходит из дома, не предупредив мужа, а 28% — из-за подгоревшей еды. В стране действует только три кризисных центра, женщины имеют право оставаться в них не более двух недель. 

«Гражданское общество Таджикистана очень интересное, и от него по сути зависит защита женщин от насилия, — продолжает Стив Свердлов. — За последние двадцать лет образовалось сразу несколько групп активисток. После десяти лет их работы, в 2013 году президент Таджикистана всё же подписал новый закон, который обязывает государство бороться с проблемой домашнего насилия и проводить образовательные программы по стране. К примеру, совместно с ОБСЕ было открыто как минимум четырнадцать новых полицейских участков, в которых работают женщины-полицейские, специально подготовленные для работы с жертвами насилия».

Отношение к проблеме насилия меняется не только в Таджикистане, но и в других бывших советских странах. К примеру, в Казахстане разговор о нём начался с инициативы продюсера Дины Смаиловой, которая присоединилась к флешмобу #ЯНеБоюсьСказать, добавив свой хештэг #НеМолчи, и опубликовала в фейсбуке историю пережитого группового изнасилования. За полгода #НеМолчи из флешмоба превратился в национальное движение, поддерживающее жертв и привлекающее внимание к проблеме.

«После того как я опубликовала письмо, на меня обратили внимание „ООН Женщины“, — рассказывает Дина Смаилова. — Они проводили семинар и пригласили меня. Я прошла обучение и поняла, что надо делать свой проект. Мы, конечно, многого добились. Начали пробивать это табу: ведь у нас об изнасилованиях не умеют говорить — ни в школах, ни дома, ни в правительстве, ни в полицейских участках или других государственных органах. Все лидеры моей команды пережили в разном возрасте насилие, и сейчас они помогают другим жертвам».

Сегодня эта команда плотно работает с государственными органами: в рабочей группе коллегии Генеральной прокуратуры они вносили предложения по изменению закона о насилии, а в парламенте Казахстана провели несколько круглых столов для депутатов. «Но самая главная наша работа — выездная. Мы работаем и со школьниками, и с детскими психологами, и с полицией, с педагогами-мужчинами, с администрацией городов и районов. Мы выходим и говорим: „Я жертва изнасилования. Я вас призываю перестать скрывать эту тему“. 

У нас есть слово „уят“ — „стыд“. Это самое страшное: из-за стыда все молчат. Молчит пятилетняя девочка и терпит насилие несколько лет. И взрослые женщины молчат. Каждая вторая женщина в Казахстане подвергается насилию. По официальным данным, в Алма-Ате каждый день подается заявление об изнасиловании. Это 365 заявлений в год — но 70% уходит по примирению сторон. Женщины соглашаются, берут деньги, но насильник остается на свободе. Наша задача — остановить насилие и молчание. Оно порождает преступление. Поэтому молчать нельзя».

В 2005 году в городе Андижан в Узбекистане протестующие собрались на центральной площади, и вместо того чтобы обратиться к толпе, президент отдал приказ стрелять, что привело в итоге к гибели почти тысячи людей. Международное сообщество возмутилось, а ЕС и США ввели санкции против Узбекистана. Узбекское правительство закрыло представительства всех международных организаций и выслало из страны иностранных журналистов. Теперь работу по защите прав женщин в Узбекистане ведут редкие активисты, а международные организации переехали в соседние Астану и Бишкек и собирают информацию удалённо.

Одна из самых острых проблем страны — принудительная стерилизация женщин. Представители Министерства здравоохранения Узбекистана отрицают любые обвинения и настаивают на том, что процедуры проходят при полном согласии самих женщин. Стив Свердлов объясняет, что из-за того, что с 2005 года Узбекистан был практически закрыт для внешнего мира, Human Rights Watch так и не удалось провести собственное расследование и выпустить отчёт, отвечающий стандартам организации: «При этом мы, конечно, отслеживали все отчёты на эту тему. Мы поддерживали связь с местными гинекологами и семейными врачами по всему Узбекистану. Наши источники подтверждали, что в стране существует централизованная программа по принудительной стерилизации женщин, часто подразумевающая попытки уговорить женщин, особенно в сельской местности, не иметь больше двух детей. Женщин заставляли соглашаться на стерилизацию, а порой зашивали трубы насильно после родов. Нам удалось узнать, что на многих врачей давят, чтобы они проводили определенное количество процедур стерилизации в месяц».

«Один из основных вопросов сегодня — насколько это действительно централизованная политика, поддерживаемая Министерством здравоохранения, и как именно она прописана, — продолжает правозащитник. — Согласно нашим источникам, президент и другие государственные деятели считают, что в Узбекистане демографический кризис — хотя на самом деле его нет. Но повторюсь, страна закрыта уже более десяти лет, и тема принудительной стерилизации — самая чувствительная. Редкие журналисты ведут расследования на эту тему и смело ищут людей, согласных пообщаться и рассказать о своём опыте».

Другая проблема — селективные аборты. Среди всех постсоветских стран они наиболее распространены в Азербайджане и Армении: после Китая эти страны занимают второе и третье место в мире по рождаемости мальчиков. По данным исследования Фонда народонаселения ООН, здесь рождается 114–116 мальчиков на каждые 100 девочек. Часто если семья узнаёт, что будущий ребенок женского пола, она решает абортировать плод.

«Это результат стереотипов, ожиданий и гендерных ролей в обществе, — считает Анна Никогосян, специалист по гендерным вопросам. — Семьи в Армении больше ждут рождения мальчиков, потому что видят в них будущих добытчиков, защитников и лидеров. Они считают, что у мужчин больше веса в обществе по сравнению с женщинами. Но, к сожалению, представители власти часто, вместо того чтобы разбираться с истинными причинами, пытаются просто законодательно запретить селективные аборты или ограничить доступ к абортам в целом. Поэтому для меня, как для феминистки, эта тема очень скользкая: вместо того чтобы помочь женщинам, очень легко сработать против них и только больше ущемить их права».

Галина Петриашвили, лидер НПО «Ассоциация журналистов Гендер-Медиа-Кавказ», напоминает, что в Грузии острее других уже более двадцати лет стоит вопрос вынужденных переселенцев, большинство из которых — женщины: «У них огромное число проблем, они намного более уязвимы». Как феминистка, Петриашвили радуется, что в стране много программ, привлекающих женщин к политике и принятию государственных решений, но жалеет, что министр обороны Тина Хидашели недолго проработала на этом посту.

«Женщины в Грузии очень разные. Бедные и богатые, образованные и малограмотные, столичные и провинциальные. Это же совершенно разные способы существования: как живет женщина в Тбилиси и где-нибудь в горах. Если она живет в горах, у неё нет даже элементарных бытовых условий, не говоря уже о доступе к медицинским услугам. Надо как-то выравнивать права и условия существования. Прогресс приходит понемногу даже в самые отдалённые районы, если вы проедете по любой деревне, то увидите множество спутниковых антенн, серьёзные машины, механизмы. Но посмотрите, как женщины там доят коров. Руками! Как сто лет назад. А коров у них никак не меньше пяти, в некоторых хозяйствах по десять и более. Женщины их доят утром и вечером, вручную. Спрашиваю: почему доильный аппарат не купите? Им это как-то в голову не приходит. Вот телевизор — это да. Легко представить, сколько у нее остаётся времени, чтобы его смотреть».

Умутай Даулетова из ПРООН Кыргызстана верит в локальные инициативы и ставит на женские советы, которые работают в отдалённых районах ее страны: «В местных самоуправлениях с подачи женщин, заинтересованных в своих правах, часто происходят такие вещи, которые можно было внедрить вообще по всей республике. К примеру, некоторые органы местного самоуправления издавали распоряжения о запрете религиозных обрядов еще до того, как вышел закон».

А в Таджикистане женские комьюнити пытаются поддерживать финансовую независимость. К примеру, покинутые жёны мигрантов открывают собственное производство на специальные гранты «ООН Женщины». Саёхат Тажбекова организовала дома небольшую группу взаимопомощи, где женщины учат друг друга шить, а продукцию продают в соседние деревни и туристам на рынках. На севере Таджикистана Айсулуу Жээналиева создала такую же группу, но специализирующуюся на молочной продукции. Команда Айсулуу закупает молоко из соседних сёл и производит курут, чакку и чургот. В интервью представителям ООН Женщины Айсулуу рассказывает: «Раньше единственное, что я желала своей дочери — это найти хорошего мужа, иметь хорошую семью и участок земли. Теперь я хочу, чтобы она получила хорошее образование».

Обложка: Library of Congress, Prints & Photographs Division, Prokudin-Gorskii Collection