Личный опыт«Тебе проще сдохнуть»: Как я стала бездомной
Ужасная история с хорошим концом
александра савина
Бездомных людей до сих пор окружает множество стереотипов: считается, что жить на улице могут только люди из «неблагополучных» семей, сделавшие «неправильный выбор» и не сумевшие победить зависимости — а потому они «заслуживают» всё, что с ними происходит. На самом деле всё намного сложнее, а на улице может оказаться абсолютно любой человек, вне зависимости от возраста, социального положения, образования и других формальных признаков. В честь прошедшей 19 мая благотворительной акции «Эспресс-помощь», направленной на поддержку бездомных, которую придумала организация «Ночлежка», мы поговорили с Илоной, долгое время жившей на улице — о том, как это произошло и что помогло ей выжить.
Без любви
Я родилась и выросла в Санкт-Петербурге, в профессорской семье. Отношения были сложными: дома были строгие нравы. С мамой (она была академиком) отношения не складывались с детства — сейчас, в силу возраста, я её понимаю, но раньше мне было очень тяжело. У меня были проблемы со здоровьем, и мама всячески показывала, что я ей не нужна и я её позорю.
Моя жизнь была плотно связана с улицей лет с пятнадцати. Первый раз я ушла из дома ещё подростком — из-за нелюбви и непонимания в семье. Однажды мама, уже, видимо, не зная, как со мной бороться, сказала: «Или ты уходишь, или я отдам тебя в психиатрическую больницу». Я понимала, что дома она мне жить не даст и действительно отправит в больницу — она уже так поступала. Мама всегда считала, что мои проблемы лежат в области психиатрии, а не в том, как складывается жизнь. Она не замечала, что просто не понимает меня.
Естественно, мне хотелось самоутвердиться, хотелось, чтобы меня понимали — и я нашла таких людей на улице. Мы уходили в подвалы, слушали музыку, употребляли вещества и алкоголь. В том возрасте решение уйти далось легко: мне казалось, что я знаю, что делаю, что я поступаю абсолютно правильно. Я не понимала, зачем мама держит меня при себе, зачем соблюдать какие-то правила, если можно этого не делать, и тебя будут уважать. Было очень больно — но боль утихала, когда я общалась с людьми или употребляла вещества.
Думаю, что когда меня выселяли
из квартиры, мне ещё можно было помочь, но мне не к кому было обратиться.
Я уже была совсем одна
Я очень рано вышла замуж — мне было восемнадцать лет. Я понимала, что мне негде жить, а оставаться на улице нереально, поэтому сделала это. Мы жили у него дома, я продолжала гулять — муж любил меня и поэтому терпел. С пятнадцатилетнего возраста я перенесла очень много операций. Мне казалось, что раз идти некуда, лучше оставаться с мужем, хотя я его не любила — это хоть какая-то поддержка. Я пыталась говорить с мамой, но общаться у нас с ней никогда не получалось. Потом я начала употреблять более тяжёлые вещества, потому что стало совсем плохо: любви в семье нет, плохие отношения с мамой, идти некуда, страшно. В наркотиках я находила успокоение: мне казалось, что это может «вылечить». Наверное, это было от страха.
В 1999 году мама умерла. Она оставила всё наследство моему младшему брату, ему тогда было четыре года. В Россию приехал отчим (они с мамой жили в Америке) и продал все квартиры (мама была очень состоятельной женщиной) — последнюю в 2007 году. Этот человек растил меня много лет, мне казалось, что уж он-то меня никогда не предаст — но отчим с лёгким сердцем выкинул меня на улицу. В 2007 году я стала бездомной. Думаю, что когда меня выселяли из квартиры, мне ещё можно было помочь, но мне не к кому было обратиться. Я уже была совсем одна.
В этот момент мне опять подвернулся мужчина, за которого я вышла замуж во второй раз — и снова только ради жилья. Я употребляла наркотики, он тоже, и я начала понимать, что это не жизнь — я там погибну. В это время мне сделали операцию — удалили желчный пузырь. Чтобы я не умерла (или умерла не у них), меня отправили из гатчинской больницы в Питер. Муж мне изменил, и я понимала, что возвращаться к нему не вариант: в этом состоянии мне не хотелось выяснять отношения, хотелось куда-нибудь забраться и умереть. В итоге меня приютила тётя, но позже выгнала на улицу за употребление. Так я окончательно оказалась бездомной.
Люди отчаиваются
Ночевала я на лестницах, вокзалах. Я помню это — холодно до боли, и ты ничего не можешь с этим сделать. Останавливались в недостроенных домах, где кучкуются бездомные, набрав одеяла и тёплые пальто. Зимой (если прийти вовремя и не все места заняты) можно было попасть в государственную ночлежку. Для бездомных это пятизвёздочный отель. Отремонтированное здание, дают сухие пайки, раз в десять дней меняют постельное бельё, есть кровати, тумбочки, шкафы. Есть социальные работники, которые подскажут, что нужно делать и куда идти — но делать всё ты должен сам. Там есть всё, что нужно: и холодильники, и столы, и книжки, и телевизоры, и компьютеры, и психологи, и юридическая помощь. Просто нужно этим пользоваться — идти, если работники тебя куда-то направляют. Многих устраивает жизнь в ночлежке, они долго там живут и ещё права качают. Попасть в такую ночлежку несложно, но нужно приложить усилия — например, пройти несколько врачей. Многие не знают, что их ждёт, и боятся, что их опять обманут.
Помыться бездомные могли только в одном месте — на станции дезинфекции Санкт-Петербурга, там же можно было взять бесплатные вещи. «Ночлежка» кормила — они привозили еду в определённые точки города. Единственной серьёзной проблемой оказалось моё здоровье — было тяжело проходить пешком большие расстояния, чтобы поесть, поэтому мы старались кучковаться у мест, где раздавали еду. Кто-то просто просил деньги — как правило, на лекарства, но и на употребление, конечно. Воровали в магазинах. В какой-то момент жизни на улице у меня был уже такой вид, что меня никуда не пускали, поэтому воровать всё равно не получалось.
Никто не рождается «неблагополучным». Люди, попадающие на улицу, становятся «неблагополучными» в силу обстоятельств. Многие мои ровесники сталкиваются с мошенничеством вокруг жилья или с употреблением веществ. Например, семья, с которой мы жили — женщина и её сын, — абсолютно обычные люди. Они раз за разом ходят в городскую администрацию, пытаются выбить себе хотя бы временное жильё, хотят, чтобы их поставили на очередь, но их не ставят, потому что у них нет никаких льгот. От безысходности они начинают что-то употреблять, действовать нечестно — мальчик, например, обращает внимание на девочек с жильём. Люди отчаиваются.
Встречаются и те, кто продал жильё: человек остаётся один в квартире и из-за одиночества начинает употреблять алкоголь или какие-то вещества — естественно, тут же находятся нечистые на руку люди. Ещё очень много иногородних. В большом городе проще, чем в маленьком — им предлагают вернуться домой, но это для них вообще не вариант.
Преподаватель философии в моём институте говорит, что люди, которые вели асоциальный образ жизни в течение трёх лет, не могут адаптироваться к обществу полностью. Отчасти это так. К сожалению, у нас очень мало людей, которые могут на своём опыте объяснить, как поступить, что делать дальше. Люди, которые попадают в городские общежития благодаря социальным службам, начинают от страха, что вновь могут оказаться на улице, мучить социальных работников — качать права, говорить: «Вы мне должны». Чувство благодарности меркнет — они до дрожи боятся, что их опять выкинут и они вернутся к прежней жизни.
Бытует мнение, что все бездомные — «пьяницы и маргиналы», а другие люди на улицы не попадают. Те, у кого всё благополучно, даже не подозревают, что могут оказаться в такой же ситуации. Жизнь такая непредсказуемая.
Как я относилась к самой себе в это время? Никак. Мне всё время было больно. И абсолютно всё равно, как на меня реагируют люди, что происходит вокруг. У меня была цель — например, доехать до «кормушки», а остальное меня не волновало. Меня как будто не существовало. Это была жизнь в постоянной боли и страхе. Поначалу была какая-то брезгливость к себе, но это очень быстро прошло — всё уже казалось нормой.
Ты кто вообще?
Однажды я сломала руку, пришлось делать несколько операций. В итоге я оказалась на улице в минус двадцать с аппаратом Илизарова — и каким-то образом выжила. Не представляю как — было и насилие, и многое другое. Мной пытались заниматься социальные работники, но у них ничего не получалось, потому что я уже практически не разговаривала — вообще не было необходимости говорить.
Людям с улицы получить медицинскую помощь очень сложно, почти невозможно. Даже если у тебя есть полис, к тебе относятся с брезгливостью, с пренебрежением. Когда мне потребовалось поставить аппарат Илизарова (у меня гнила рука, и я могла её лишиться), выяснилось, что я не имею права на высококвалифицированную медицинскую помощь, и только благодаря характеру я дошла до Минздрава. Мне очень жаль тех, кто не может этого сделать — они теряют руки и ноги.
Медперсонал в основном вёл себя ужасно. Было очень много унижения. Для того чтобы заселиться в государственную ночлежку, нужно было сделать флюорографию, это занимает два дня. Я приходила к заведующему поликлиникой и обещала, что останусь на ночь, потому что меня никуда не пустят без флюорографии. У меня пробивной характер.
Наркотики бездомные принимают от боли — боль, конечно, страшная. К сожалению, бездомные гниют заживо, и никто этого
не понимает
Помню ещё, как однажды я лежала в больнице, специализирующейся на лечении гнойных заболеваний — там есть отдельное отделение для бездомных и наркозависимых. У меня был ожог руки, а мне отказали даже в обезболивающих. Лекарства мне покупала соседка по палате, а врачи сказали: «Слушай, тебе проще сдохнуть, что ты паришься вообще?» Мне было безумно больно, перевязочную я запомнила на всю жизнь. С температурой сорок меня выписали на улицу, сказали, что я сама виновата в своих бедах. Я говорила: «Куда я пойду? Я же умру на улице». Мне отвечали: «Мы не можем вас больше держать, у нас не хватает коек. До свидания!» Если бы не социальные работники одной из ночлежек, где мне находили лекарства, я бы умерла.
Однажды водитель автобуса открыл дверь на ходу, и я выпала из него. Рядом остановились машины, люди были готовы подтвердить, что виноват водитель автобуса, а не я. Приехала скорая, меня запихнули в машину и сказали: «Слушай, тебе лучше вообще рот закрыть. Какие могут быть обвинения в сторону водителя? Ты кто вообще?»
Меня выкидывали из больниц. Если я попадала с передозировкой, меня просто прогоняли — хотя я и объясняла, что не могу идти. Когда человек бездомный, никакие доводы не действуют. Только благодаря социальным службам я могла хоть где-то получать медицинскую помощь. Наркотики бездомные принимают от боли — боль, конечно, страшная. К сожалению, бездомные гниют заживо, и никто этого не понимает. С ними вообще очень сложно работать — у некоторых совсем нет мотивации жить.
Максимум настучать по голове
Однажды меня изнасиловали и выкинули на помойку, отобрав все документы. Я приехала в «Ночлежку» — мне помогли восстановить паспорт, оплатили пошлину. С аппаратом Илизарова было очень больно — но мне находили лекарства, делали перевязки. Там я поняла, что можно жить. Я им очень благодарна. У меня не было других вариантов: нужны были деньги, а где бы я их взяла?
Когда нет паспорта, возникают проблемы и с медицинской, и социальной помощью — больше потеря документов для бездомного человека в принципе ничем не опасна. Ещё нельзя поесть: в городских пунктах кормят, дают одежду, лекарства, но нужен паспорт. Больше бездомные люди не пользуются практически никакими социальными услугами — не могут получать ни пенсию, ни пособие по инвалидности. А в остальном без паспорта может быть даже удобнее, потому что никто не может привлечь тебя к ответственности. Что бы ни происходило, максимум тебе могут настучать по голове.
Вернуться к обычной жизни оказалось проще, чем я думала. Мной занялась государственная служба по работе с лицами без определённого места жительства. Меня определили в государственную ночлежку, но я уходила и постоянно употребляла и там. В итоге меня практически насильно отвезли в городскую наркологическую больницу — я уже практически не могла ходить от голода. Мне было удивительно, что, оказывается, можно получать поддержку, понимание и участие просто так — для меня в сорок лет это стало открытием. Благодаря консультантам и руководителю реабилитации я начала работать в отделении, где сама и лежала. Через полгода я вернулась в государственную ночлежку и продолжила работать.
Спустя ещё полгода трезвой жизни я поступила в институт — опять же благодаря консультантам. Сама бы я на такое в сорок лет никогда не решилась. Так как я «лицо без определённого места жительства» и знаю, как правильно общаться с государственными службами, я не видела другого пути, кроме как поступить на специальность «психология и социальная работа». Самое ценное, что у меня есть в жизни, — мой опыт. Опыт того, как прекратить употреблять наркотики, каково это, когда тебя не любят и не понимают, опыт работы с насилием, с психологическими травмами. Я знаю, каково быть совсем одной.
Мне помогли оформить инвалидность. Я работаю, получаю пенсию и теперь могу оплачивать обучение; мне сделали скидку на него как человеку с инвалидностью. Через администрацию района я получила на одиннадцать месяцев комнату, там я сейчас живу. Пользуюсь помощью для людей с инвалидностью — мне очень помогает, что я могу заниматься спортом, ходить в бассейн, получаю продовольственный паёк. Через знакомых из сообщества анонимных наркоманов я нашла ещё одну работу — ухаживаю за детьми и тяжелобольными бабушками.
Я с удовольствием продолжаю работать волонтёром в государственной наркологической больнице. В будущем хочу получить там ставку — для этого нужно высшее образование. Это даст больше возможностей помочь пациентам. Сейчас я в основном поддерживаю их морально, по возможности общаюсь с «Ночлежкой», помогаю восстанавливать документы, подсказываю, как устроиться на работу. Я вижу, как ребята начинают жить другой жизнью: устраиваются на работу, забирают детей из опеки. Это круто, и в этом я сегодня нашла для себя смысл жизни.
Прошло два года и девять месяцев с тех пор, как я перестала жить на улице. Особых планов я не строю — пока боюсь планировать. Ещё очень силен страх вернуться к тому, что было. Я наслаждаюсь жизнью, которая у меня есть сейчас. О том, что со мной происходило, я, конечно, рассказываю другим. Если не делиться опытом, он может тебя «съесть». Поэтому городская наркологическая больница для меня спасение: я делюсь там опытом, и многим он приносит пользу. Наверное, нет таких ситуаций, с которыми мне бы не пришлось столкнуться «за чертой», поэтому мой опыт ценен. Делиться им всегда круто — люди перестают брезговать собой, считать себя виноватыми, начинают воспринимать свою зависимость как болезнь, но несут ответственность за свои поступки.
Иллюстрации: Анна Саруханова
