Личный опыт«Это не сказка о Золушке»: Как я стала помогать сиротам из детдома
Екатерина Гимро о подарках, загранпаспортах и собаках
Интервью: Екатерина Силаева
Я переехала в Москву из маленькой уральской деревни Кулуево в тридцати километрах от Челябинска, где вырос мой папа, — и долго этого стеснялась. Как оказалось, зря: дальше в моей жизни всё случалось как по расписанию. В семнадцать лет я устроилась ассистентом в Cosmopolitan Shopping, а в двадцать три стала заместителем главного редактора — в какой-то момент стало даже неудобно, что всё так хорошо складывается.
В двадцать три года я впервые попала в детский дом вместе с клубом волонтёров. Он находился примерно в 180 километрах от Москвы; мне тогда показалось, что условия там отличные. Деревня Костино в Рязанской области выглядела примерно как та, в которой я выросла: там нет даже двухэтажных домов, а единственный магазин выглядит как бытовка. Сам детский дом очень похож на мою школу — такое же старое здание с дряблым линолеумом. В Кулуево мы жили бедно, и, пожалуй, именно это время научило меня ценить то, что у меня есть сейчас: маме с папой, учителям, не платили зарплату по полгода; у большинства моих одноклассников родители пили, многих ребят уже нет в живых. В общем, детскому дому я не удивилась — я знаю, что такое бедность и что такое российская деревня.
Интернату помогают совершенно разные люди: волонтёры, шефы, люди из воскресной школы. Волонтёры по выходным привозят детям подарки, канцелярию, ведут мастер-классы. При этом они никогда не дают свой номер телефона, это правило — видимо, чтобы дети не слишком привязывались. Я пару раз приезжала с ними, а на третий позвонила директору и спросила, можно ли я приеду одна — и стала ездить к ребятам раз в месяц. Спустя несколько лет на вопрос новеньких, которые появляются в детском доме каждый сентябрь: «А Катя кто? Волонтёр или шеф? Или из воскресной школы?» — мои дети хором сказали: «Она наш друг». Для меня это был очень важный момент: я поняла, что у нас с ними происходит что-то важное, что это по-настоящему близкие мне люди. Мы с ними легко сошлись, потому что в них есть очень важное качество — простота: они никогда не жадничают, честно делят всё, что я привожу, между собой. Эти дети настоящие, искренние, мне они очень близки по духу.
Половину жизни я занимаюсь тем, что называют глянцем, — это интересно, но именно поездки в Костино давали мне шанс вспомнить, кто я на самом деле и что для меня действительно важно. Помню, как однажды возвращалась ночью на машине домой от ребят: была поздняя осень, темно, и мне показалось, что это кадр фильма о будущем, когда по неизвестным причинам небольшая часть жителей планеты оказывается в максимально комфортных условиях, а большинство пытается выжить. Это ощущение, что жизнь разная, люди разные и что очень важно не строить между нами границы, остаётся у меня по сей день. Это помогает смотреть на многое шире, не зацикливаться на незначительном и мелочном.
В Москву
Потом ребята начали выпускаться — и пропадать. Конечно, к детям стараешься относиться одинаково, но бывает, что к кому-то привязываешься больше, — и я поняла, что надо постараться хотя бы для нескольких из них сделать что-то действительно стоящее. Очень жаль, что государство делает для выпускников так мало. Конечно, в детских домах все, в общем, сыты, здоровы, в дырявых носках никто не ходит. Но когда дети выпускаются, начинается самое ужасное — они оказываются просто брошены. Конечно, государство выдаёт им квартиры по месту жительства — но они просто сидят в них и начинают пить, потому что не могут найти работу в деревнях, где они находятся. Кто-то ходит по окрестным магазинам и автосервисам, если они вообще есть рядом, — но понятно, что ребята из детского дома не очень умеют себя подать и красиво изъясняться, так что шансов у них маловато. Может быть, в больших городах есть социальные программы по поддержке выпускников сиротских учреждений, образовательные курсы, где можно обучиться чему-то ещё, кроме работы швеи или тракториста, — но у костинских ничего подобного не было.
Среди ребят, с которыми я общалась, был мальчик Максим, мы с ним очень подружились. Я всё время смотрела на его пальцы, у него они очень длинные и красивые — наверное, какой-нибудь его прадедушка был пианистом. Макс плохо учился, но он очень начитанный парень: когда я ему рассказывала о своих путешествиях, он с ходу говорил, например, какая религия и численность населения в этих странах. Как-то уже после того, как он выпустился, я приехала в училище, где он готовился стать трактористом (это типичная история: все дети после выпуска учатся на швей, поваров, трактористов), и заплакала от условий, в которых он жил. У моих родителей в восьмидесятых дома были покрывала, зелёные с белым, — они тут лежали на столе вместо скатерти. Посреди потолка болталась тусклая лампочка, стояли железные кровати, двери не закрывались, в столовой был полумрак, и кругом стоял ужасный запах.
Детдомовцам на карту перечисляется пособие, чтобы к моменту выпуска
из училища у них была какая-то сумма. Однокурсники Максима просто забрали
у него эти деньги
Детдомовцам на карту перечисляется пособие, чтобы к моменту выпуска из училища у них была какая-то сумма и можно было купить мебель в квартиру, которую выдаёт государство, — накапливается около трёхсот-четырёхсот тысяч. Однокурсники Максима просто забрали у него эти деньги: он ходил в Сбербанк, снимал под их пристальными взглядами по пятьдесят тысяч и отдавал. Максим — отказник, он не знает родителей, у него нет ни братьев, ни сестёр. Я пыталась повлиять на эту историю, началось расследование — но без толку.
Мои знакомые девочки из детдома в это время уже два года учились на швей. На уроке они под диктовку просто записывали, как шить; это пустая трата времени и государственных денег — они даже шить после этого особенно не умеют. Я спрашивала, зачем они там учатся, но дети из системы просто не приспособлены к тому, чтобы действовать самостоятельно, проявлять инициативу. Они живут по придуманному другими плану: завтрак, обед, ужин, экскурсия в Москву. Они не умеют планировать, принимать решения и нести за них ответственность. Всегда плывут по течению, вместе.
Я предложила девочкам переехать в Москву. Они испугались и сказали, что вместо этого лучше отучатся ещё один год, например, на маляров: им трудно выходить из зоны комфорта. Тогда я продумала план сама. Я не могла перевезти всех — бывают добрые, классные ребята, но ты знаешь, что не готова за них отвечать. В Наде и Наташе, я была уверена — знала, что они ответственные и меня не подведут. Я решила помочь им и Максиму с длинными пальцами.
План был такой: мы сняли ребятам квартиру на три месяца, чтобы они успели адаптироваться, найти работу и понять, что такое Москва. Предполагалось, что потом они будут за неё платить уже самостоятельно. Это была недорогая квартира знакомых моих знакомых — ремонта там не было, но мы как следует убрались и всё перемыли. Многие мои друзья помогли деньгами, тысяч тридцать пожертвовали на аренду жилья; надо было ещё купить ребятам телефоны, немного одежды, оплатить текущие расходы. Связи очень помогли: например, Максима, если бы он просто пришёл с улицы, никто бы на работу не взял. У него немного необычная речь, своеобразное поведение — он классно формулирует мысли, но делает это чуть-чуть по-другому, просто такая особенность. Благодаря моей знакомой, пиар-директору крупного торгового центра, его взяли на работу в этот центр — с зарплатой в 32 тысячи рублей, плюс завтрак, обед, ужин и оплата проезда, потому что центр находится за городом.
У меня была подруга, которая работала в Ginza Project и открывала ресторан Джейми Оливера «Jamie’s Italian». Она предложила Наде и Наташе попробовать: они приехали на собеседование к шефу, и их взяли помощницами повара в ресторан на Охотном Ряду. Это, конечно, для них была фантастика: «Ты где работаешь?» — «Да у меня Красная площадь за окном». Красивый ресторан, форма — совсем другая жизнь. Туда приходили известные люди — певица Ёлка, например — и девочки их видели с рабочего места. Конечно, им было очень сложно, даже физически: на кухне жарко, у них все пальцы были изрезаны, причём даже не ножами, а рыбьими плавниками.
Поначалу было много и других трудностей. Ребята ничего не знали о Москве, не умели пользоваться транспортом. Максим мог позвонить и сказать: «Катя, по-моему, это станция „Лубянка“, я не знаю, как отсюда уехать». И мне приходилось ехать к нему на Лубянку, забирать его, помогать, рассказывать, как ходят поезда. Я три раза ездила с ним на работу, чтобы он запомнил маршрут и не потерялся.
Девочки завели кошку, не спросив ни меня, ни хозяйку квартиры, а ещё спустя год — маленькую собачку. Потом Наташа решила переехать в другую квартиру и просто оставила кошку соседке
Я, конечно, очень переживала, что с ними что-то случится — и хоть я не оформляла официальную опеку, это была большая ответственность. Надо было завести ребятам карты, научить класть на них деньги, платить за квартиру. Максим, например, очень экономный и недоумевал, почему он должен платить за новую квартиру, в которую они переехали после первых трёх месяцев в Москве: «Но это же моя зарплата!» Я очень злилась на него и объясняла, что ему негде будет жить. А он просто не привык платить: не платил за общежитие, не платил в детском доме, первые три месяца в Москве тоже заплатили за него.
Надя и сейчас работает в «Jamie’s», а Наташа ушла в «Кофеманию». Мы вместе ездили на Архстояние, жили там в палатках, я познакомила девчонок с моими друзьями. Недавно они съездили со мной в гости в детский дом — учителя были в шоке от того, как они начали говорить, рассуждать, какой у них круг интересов. Я могу назвать их своими близкими друзьями, всем сердцем переживаю за них.
Правда, бывают разные моменты. Например, девочки завели кошку, не спросив ни меня, ни хозяйку квартиры, а ещё спустя год — маленькую собачку. Потом Наташа решила переехать в другую квартиру, куда с кошкой было нельзя, — и она просто оставила её соседке. Надя сейчас съезжается с другой соседкой — и тоже запросто отдала свою собаку. Я стараюсь им объяснить, что это бесчеловечно, но понимаю, почему они не в состоянии нести ответственность за другое существо. С ними так обошлись — и они поступают так же.
Будущее
С моим мужем, видеооператором, мы сделали общий продакшн — снимаем ролики. Полгода назад мы переехали в Нью-Йорк. Для нас с ребятами это был сложный момент — но мы всегда остаёмся на связи, и они, как настоящие близкие друзья, понимают, что у меня своя семья, что я работаю, иногда могу не брать трубку. Кто-то уходит с головой в волонтёрство, забывает про семью и близких — но я распределяю энергию и взяла себе задачу по силам. Очень хотелось бы, чтобы моя система стала нормой: Надя и Наташа уже здесь, и они бы тоже могли кого-то перевезти, например подруг из детского дома, помочь им адаптироваться. Но, к сожалению, желающих переезжать особенно нет. Дети просто боятся что-то менять и уезжать в город, они считают, что не справятся. За всю историю детского дома в Костино Надя, Наташа и Максим — первые, кто работает и самостоятельно живёт в Москве.
Я мечтаю сделать ребятам загранпаспорта — сейчас как раз буду в Москве три недели, займёмся этим. Хочу, чтобы они поняли, каково это — съездить за границу, пусть даже куда-то в Турцию в формате «всё включено». Они тоже хотят, откладывают небольшие сбережения. У них есть планы на жизнь: может быть, потом, когда у них появится стабильность, можно будет продать их квартиры в деревне и сделать первый взнос уже за новое жильё. Но это планы — а пока их приходится всё время подталкивать: «Вы можете поехать в отпуск, вы можете купить квартиру». Потому что они всё могут. Я им всё время говорю, что они могут добиться в жизни всего — главное не оглядываться на своё прошлое, не жалеть себя и пользоваться каждым шансом.
Вещи им вообще, по большому счёту,
не нужны — не нужны и десять новогодних концертов подряд. При этом ребята обожают играть в футбол, но на футбольном матче никогда не были
Тем, кто хочет помогать детям, важно помнить несколько вещей. Во-первых, это сложно. Это не сказка о Золушке, когда все в финале будут счастливы и благодарны тебе. Ты можешь подружиться с ними, а в следующий раз они забудут, как тебя зовут. Во-вторых, нужно быть ответственнее с подарками. Не надо думать, что дети живут в нищете и их обрадуют старые джинсы или некогда любимые босоножки. Мне бывает неловко за людей, которые передают в детские дома изрядно поношенные вещи и чувствуют себя благородными меценатами. Воспитанники сиротских учреждений — это такие же дети, как ваши собственные или дети ваших друзей. Какой подарок вы подарили бы своей крестнице? И дело совершенно не в цене, а в отношении. Потому что — и это в-третьих — вещи им вообще, по большому счёту, не нужны. Не нужны десять новогодних концертов подряд, потому что в праздники активизируются компании, которые хотят облагодетельствовать сирот. Мои костинские ребята были в зоопарке раз девять — они приезжают туда каждое лето. Зато, хотя они обожают играть в футбол, на футбольном матче никогда не были. Мой знакомый помог с билетами на матч ЦСКА, за который ребята болели всем детским домом, — и я привезла их в Москву посмотреть игру, было классно.
Самое ценное для ребят, наверное, если ты готов подружиться с ними, отвечать на сообщения, спрашивать, как у них дела. Им интересно поговорить, узнать, как у тебя жизнь складывается, что вообще происходит в мире. Это точно такие же дети, и они прекрасно понимают, что ново, что интересно. Просто пойти в магазин и купить вещи — это самое простое. А можно попробовать приехать без всего — просто так, поговорить.
