Star Views + Comments Previous Next Search Wonderzine

Книжная полкаИздательница
Ирина Прохорова
о любимых книгах

10 книг, которые украсят любую библиотеку

Издательница
Ирина Прохорова
о любимых книгах — Книжная полка на Wonderzine

ИНТЕРВЬЮ: Алиса Таёжная

ФОТОГРАФИИ: Александр Карнюхин

МАКИЯЖ: Ирен Шимшилашвили

В РУБРИКЕ «КНИЖНАЯ ПОЛКА» мы расспрашиваем журналисток, писательниц, учёных, кураторов и других героинь об их литературных предпочтениях и изданиях, которые занимают важное место в их книжном шкафу. Сегодня своими историями о любимых книгах делится издательница, литературовед, главный редактор журнала и издательства «Новое литературное обозрение» Ирина Прохорова.

 

Ирина Прохорова

Издательница

 

 

 

Недоступность качественного знания для рядового человека советской эпохи подтолкнула меня к выбору профессии

   

Меня часто спрашивают, какое событие в жизни предопределило мою нынешнюю профессию издателя. По канонам автобиографического жанра, это должен быть некий сокровенный текст, попавший мне в руки в детстве, или прозорливый человек, раскрывший мне глаза на моё предназначение, или, на худой конец, богатая домашняя библиотека со множеством тайных запретных книг. Увы, ничего подобного из этого романтического романа воспитания со мной не случалось.

Дома у нас была стандартная советская библиотека, состоявшая из подписных изданий русской и переводной классики, а также набора приключенческой литературы, которой я, как большинство моих сверстников, зачитывалась в отрочестве. Никакой Вергилий, указавший путь к самосовершенствованию, мне тоже не встретился в нежном возрасте, а настоящую литературу, в том числе и запрещённую, я открыла для себя только в университете. Возможно, эта долгая оторванность от интеллектуального мира, недоступность качественного знания для рядового человека советской эпохи подтолкнула меня к выбору профессии. 

Не перестаю удивляться некоторым знакомым, предающимся сентиментальной ностальгии по былым временам, особенно людям академическим, которые на старости лет затянули песню о великой советской науке. Я до сих пор не могу забыть тяжесть идеологических цепей, сковывавших гуманитарную мысль, и содрогаюсь при воспоминаниях о мрачных книжных гробницах — библиотечных спецхранах, где пользоваться книгами можно было только по специальному разрешению.

Добавьте информационную блокаду, когда знания об интеллектуальных трендах можно было почерпнуть только из рецензионных сборников ИНИОН под вывеской «Критика буржуазных взглядов», где подробно излагались «порочные» идеи западных теоретиков. Поскольку я занималась историей английской и американской литературы XX века, я была обречена на эзопов язык и вечную критику «загнивающего Запада». К середине 1980-х годов я поняла полную бесперспективность серьёзной научной деятельности в советских условиях, но грянула перестройка, и открылись новые возможности для приложения сил.

Тогда передо мной встала дилемма, блестяще сформулированная в книге Германа Гессе «Игра в бисер»: остаться на всю жизнь в Касталии, то есть продолжить карьеру кабинетного учёного, или уйти в мир — в активную социальную жизнь. Я предпочла мирскую жизнь, но не закрыла дверь в Касталию насовсем, поскольку посвятила себя изданию трёх гуманитарных журналов и интеллектуальной литературы. Да простит меня читатель, что дальше разговор пойдёт о книгах моего издательства. Но я публикую только то, что считаю передовым гуманитарным знанием и носителем новых идей к осмыслению прошлого и настоящего — и советую всё то, чего мне так сильно не хватало в пору моей юности.

Я публикую только то, что считаю передовым гуманитарным знанием и носителем новых идей к осмыслению прошлого и настоящего

   

 

Олег Воскобойников

«Тысячелетнее царство (300–1300).
Очерк христианской культуры  Запада»

Сравнение современного мира, особенно российской реальности, со Средневековьем стало общим местом в публичной сфере. Обычно эта метафора используется в негативном ключе — как наступление новой эпохи варварства и мракобесия. Но исследователь Олег Воскобойников пытается показать, что на самом деле Средневековье — колыбель современной цивилизации. На этом пути он следует за выдающимися медиевистами: Петром Михайловичем Бицилли, Михаилом Михайловичем Бахтиным, Ароном Яковлевичем Гуревичем, историками знаменитой французской школы «Анналов» Марком Блоком, Люсьеном Февром и их последователями Жаком ле Гоффом, Пьером Нора и Роже Шартье.

Для Ренессанса и Нового времени отрицание предшествующего исторического периода было принципиально важным, поскольку обе эпохи строили своё самосознание на критике старых предрассудков. Мы так же поклоняемся идолу авторитета и традиции в культуре; учёные, объясняющие нам модели вселенной, по-прежнему ищут основу мироздания, то есть «божественный разум»; логика работы журналиста для отбора материала мало отличается от хроники пятнадцатого века по заказу аббата, короля или герцога.

Средневековые историки заложили основание современной исторической науки, совместив поиск причинно-следственных связей событий с записями в хрониках. Парижские и оксфордские математики XIV века за четыреста лет до Ньютона вплотную подошли к закону всемирного тяготения, а готическая архитектура дала архитектуре девятнадцатого и двадцатого веков не меньше, чем Ренессанс и классицизм. В книге Воскобойникова западноевропейское Средневековье оказывается первоисточником почти всех сфер современной жизни — будь то парламентская демократия, банковское дело или технический прогресс.

 

 

Андрей Зорин

«Появление героя:
Из истории русской эмоциональной культуры конца XVIII — начала XIX века»

История эмоций — молодая гуманитарная дисциплина, возникшая в 1980-х годах: она утверждает, что человеческие чувства и их проявления вовсе не даны нам от бога, а культурно и исторически обусловлены. По формулировке культурного антрополога Клиффорда Гирца, «наши идеи, наши ценности, наши действия, даже наши эмоции, так же как и сама наша нервная система, являются продуктами культуры»: все общества вырабатывают эмоциональные стандарты, которые постоянно меняются во времени, а не только различаются между собой в пространстве разных цивилизаций. В центре внимания книги Андрея Зорина короткая трагическая жизнь молодого аристократа конца XVIII века — Андрея Ивановича Тургенева.

Эта, казалось бы, частная история оказывается для Зорина важнейшим маркером глубинных социальных перемен в российском обществе, которые возникают в результате проникновения в страну новых европейских идей и «чувствований». Культ романтической любви, индивидуального переживания, автономия личной жизни и индивидуального достоинства — все эти новые эмоциональные регистры. Порождённые ими поведенческие практики активно импортируются в Россию через переводную литературу и усилиями отечественных культуртрегеров, прежде всего Карамзина.

В своих знаменитых «Письмах русского путешественника» он знакомит читателей с нарождающейся романтической эмоциональной культурой, которой начинают следовать просвещённые дворянские круги. Трагедия Андрея Тургенева, по мысли Зорина, состояла в том, что он оказался своего рода «пилотным экземпляром» человека романтической эпохи, не сумевшим привести свою жизнь и личность в соответствие с образцами, на которых он был воспитан.

Роберт Дарнтон

«Поэзия и полиция. Сеть коммуникаций в Париже XVIII века»

Роберт Дарнтон — крупнейший современный культурный антрополог, историк Франции восемнадцатого века, специалист по истории печати и европейской книжной культуры. Я горжусь тем, что в НЛО в 2002 году вышла его наиболее известная книга — «Великое кошачье побоище и другие эпизоды из истории французской культуры». Его вторая книга на русском языке посвящена самому крупному полицейскому расследованию в истории Франции XVIII века — поиску авторов и распространителей крамольных стихов, направленных против королевского двора и лично Людовика XV.

Дарнтон показывает, насколько наивны и иллюзорны наши представления о том, что до изобретения новых коммуникационных технологий (печатной книги, телефона, телевизора и интернета) мир существовал без информационного общества. На основе архивных документов исследователь показывает, что распространение информации проходило по нескольким каналам: грамотные французы переписывали стихотворения на клочках бумаги, некоторые диктовали стихотворения друг другу и заучивали наизусть.

Особенно популярным приёмом было использование музыки: стихотворения накладывались на популярные мелодии и широко распространялись среди городского населения наряду с остротами, загадками и слухами. Читая книгу Дарнтона, невольно вспоминаешь информационный опыт советского общества: анекдоты, заучивание запрещенных стихотворений, самиздат и очень похожие коммуникационные каналы.

 

 

Ольга Вайнштейн

«Денди: мода, литература, стиль жизни»

История моды — молодая гуманитарная дисциплина, возникшая наряду с историей эмоций в 1970–1980-х годах. Понятие моды не ограничивается семиотикой одежды: оно включает в себя меняющиеся каноны физической красоты и гармонии, гигиенические стандарты и символический язык тела, принципы организации личного и общественного пространства, смену эстетических стилей и трансформацию городской среды. 

Историк моды и культуры Ольга Вайнштейн объясняет, как появление дендизма как культурного течения в лице его отца-основателя, знаменитого британского щёголя Джорджа Браммелла, открывало целую эпоху в развитии европейской культуры — период формирования современного урбанизма. Дендизм возник как провозвестник городской демократической культуры, где на смену традиционному сословному укладу приходит динамичное общество с принципиально новыми способами социальной идентификации. Внешний облик и поведенческие практики становятся средством самоутверждения личности, символом автономизации человека от репрессий государства и традиции и признаком расширения публичной сферы.

С начала XIX века европейские города начинают приобретать облик современного мегаполиса: возникают общественные парки и пешеходные променады, публичные театры, музеи и библиотеки, мостятся улицы и проводится уличное освещение, начинается борьба за улучшение санитарных условий. Таким образом, денди стали проводниками нового городского образа жизни, в котором доминируют личные качества и достоинства, транслируемые посредством внешнего вида и манеры поведения. 

Александр Рожков

«В кругу сверстников: Жизненный мир молодого человека в Советской России 1920-х годов»

«Изучая дедов, узнаём внуков, то есть изучая предков, узнаём самих себя», — писал историк Василий Ключевский в 1892 году. «В кругу сверстников» подробно рассматривает, как формировалось молодое поколение 1920-х годов. Этот драматический опыт отразился на биографии каждого современника тех лет, а также на судьбе, ценностных ориентирах, надеждах и заблуждениях их потомков. Читая книгу, понимаешь, насколько мы до сих пор существуем в системе координат, заложенной переломным поколением столетней давности. Как справедливо в своё время заметил писатель Юрий Слепухин, простому человеку легче всего живётся в «тихие» периоды истории, а в годы вулканической социальной активности жизнь обывателя становится невыносимой и при фараонах, и при цезарях, и при распутных папах (этот список можно без труда продолжить вплоть до наших дней).

«В кругу сверстников» детально описывает тяжелейшие условия существования людей 1920-х, измученных гражданской войной, бытовыми лишениями и полным сломом привычного уклада жизни: молодые люди ощущали себя выброшенными в новую жизнь без поддержки и опоры старшего поколения. Книга на основе богатейшего материала о повседневной жизни эпохи показывает, как в процессе взросления и социализации (школа — институт — армия) молодое поколение 1920-х годов формулирует новую систему ценностей: сексуальные и гендерные отношения, идею классового (не)равенства, межэтнические взаимодействия и представления о законе и справедливости. 

 

 

Любовь Шапорина

«Дневник»

История человека в XX веке ещё не написана, и создать её чрезвычайно трудно. Особенно большие проблемы для историка представляют судьбы людей советского периода, поскольку официальные источники, как правило, фальсифицируют или приукрашивают истинное положение вещей. Самыми бесценными документами эпохи в такой ситуации являются воспоминания и дневники, которые в сталинскую эпоху вели с риском для жизни отдельные смельчаки. В большинстве случаев подробные и откровенные записи принадлежат женщинам: достаточно вспомнить Надежду Мандельштам, Лидию Чуковскую, Лидию Гинзбург и Эмму Герштейн. 

Любовь Васильевна Шапорина вела дневник с 1898 по 1967 год, прослеживая трагическую судьбу своего поколения: оно вступило в жизнь с утопическими надеждами на переустройство общества и завершало свой путь полным разочарованием в идеалах юности. Шапорина была высокообразованным и творческим человеком (художницей, переводчицей, создательницей первого в советской России театра марионеток), и в круг её знакомых и друзей входили Анна Ахматова, Алексей Толстой, Дмитрий Шостакович, Мария Юдина, Николай Тихонов и многие выдающие люди того времени. Её дневник — энциклопедия советской жизни, где есть размышления о религиозных преследованиях, массовых репрессиях, тяжёлом быте, блокаде Ленинграда, а также об интенсивной литературной и художественной жизни и упорной борьбе за сохранение человеческого достоинства.

Вот фрагменты дневника Шапориной разных лет, которые хочется процитировать:

Апрель 1935 года (Шапорина описывает массовые ссылки коренных петербуржцев в Среднюю Азию и допросы в НКВД): «С НКВД надо говорить умеючи, как в бирюльки играть, и главное, не трусить. Тех-то имён произносить нельзя, а те-то можно; можно потому, что ты прекрасно знаешь, что эти люди очень близки к НКВД, хотя и занимают прекрасное положение в театральном мире… Вообще лучше всего иметь глуповато-светский вид и тон».

31 августа 1941 года: «„Право на бесчестье“ мы заслужили полностью — мы даже не ощущаем бесчестья. Мы рабы, и психология у нас рабская. Нам теперь, как неграм времён дяди Тома, даже в голову не приходит, что Россия может быть свободной; что мы, русские, можем получить „вольную“. Мы только, как негры, мечтаем о лучшем хозяине, который не будет так жесток, который будет лучше кормить».

13 марта 1955 года: «Меня бесконечно умиляет та доведённая до предела беззастенчивость, с которой наши коммунисты убеждённо называют белым то, что полчаса тому назад так же убеждённо называли чёрным… И эти люди смотрят вам в глаза кристально чистым взором».

16 мая 1963 года: «Эренбург, деятельный член Совета мира, всеми уважаемый, <…> подвергся грубым выпадам Хрущёва, Ильичёва и других шавок. На каком основании? Вся эта демагогия хрущёвская вызвана дикой завистью старых писателей и художников с перебитыми Сталиным хребтами к новой, молодой, талантливой и смелой поросли. Остроумная писательница О. Берггольц вчера же в Союзе писателей порадовала меня: „Мы живём в эпоху непросвещённого абсолютизма“… Самодержавие развращает».

Наталья Лебина

«Мужчина и женщина: тело, мода, культура. СССР — оттепель»

Книга Натальи Лебиной — фактически первое исследование, посвящённое проблемам взаимоотношений мужчин и женщин в период десталинизации советского общества. Лебина знакомит людей XXI века с реалиями советского гендерного уклада 1950–1960-х годов. Первый аспект связан с реабилитацией телесности: более свободными половыми практиками, меняющими обрядами ухаживания и ритуалами бракосочетания, более действенным индивидуальным контролем над рождаемостью, более частым распадом семьи.

Второй блок связан с языком советской моды, которая фиксировала изменения взаимоотношения полов в послесталинском обществе. В книге идёт речь о новых канонах облика мужчин и женщин, о том, как изобретались стратегии выживания «советских модников и модниц» в условиях планового социалистического хозяйства. И третий ракурс исследования — это реакция культуры на трансформацию общества и поиск нового языка для описания изменившейся реальности. Лебина пишет про скандалы и кампании, инициированные властью против гендерной эмансипации молодого поколения, и важнейшие книги и фильмы, которые легитимировали новые поведенческие стандарты.

 

 

Александр Гольдштейн

«Расставание с Нарциссом. Опыты поминальной риторики»

В далёком 1993 году на редакционную почту пришёл потрёпанный конверт со статьёй не известного мне автора, живущего в Тель-Авиве. В конверте оказалось блистательное интеллектуальное эссе об эстетике андеграундного писателя Евгения Харитонова. Так началась моя дружба и сотрудничество с Александром Гольдштейном вплоть до его безвременной смерти. Этот сборник эссе — своеобразная эпитафия советской империи и порождённой ею литературе. Гольдштейн использует для описания советской культуры мифологическую метафору — образ Нарцисса, любовно склонившегося над своим отражением в водном зеркале империи. «Это была нарциссически собой упоённая, абсолютно самодостаточная литературная цивилизация, духовно исключительно интенсивная, которая в какой-то момент не смогла выдержать собственной красоты», — так объясняет он одновременный распад российской имперской государственности и порождённой ею культуры.

Талант Гольдштейна, как и любого подлинно большого писателя, заключался в безошибочном умении определять «горячие точки» культуры. В «Расставании с Нарциссом» он выявил болевой нерв постсоветской цивилизации — потерю культурной идентичности. Перед российской креативной средой встал вопрос, который прекрасно сформулировала Елена Фанайлова: «О чём должен писать современный литератор, где должен находиться пафос профессии, чтобы она двигалась дальше?»

Гольдштейн избрал свой особый, тихий и одинокий путь: это был великий отказ от постмодернистской иронии и возвращение к прямому высказыванию, утверждению «новой искренности». Он считал, что интимным говорением можно попытаться преодолеть скопление условностей, фальши, нагромоздившихся за последние более чем полвека в литературе на русском языке. Для Гольдштейна язык становится магическим средством соединения разорванной связи времён и расползшейся ткани постимперской культуры.

Дмитрий Пригов

«Живите в Москве»

Я горжусь тем, что была главным издателем Дмитрия Александровича Пригова, центральной фигуры московской концептуальной школы и российской художественной жизни второй половины ХХ века: в НЛО были опубликованы несколько сборников его стихов, четыре романа, два тома его интервью. Всё творчество Дмитрий Александрович подчинил одной сверхзадаче — создать современную «Божественную комедию», описать трагическое бытие человека ушедшего столетия. «Живите в Москве» — это иронический эпос о парадоксах советской цивилизации, экспериментальный роман, переосмысливающий пушкинскую традицию.

Если «Евгений Онегин» — это роман в стихах, то «Живите в Москве» — «роман из стихов», переложение на язык прозы мотивов и предметного мира его ранних стихотворных циклов — знаменитых стихов о «милицанере» и цикла «Москва и москвичи». По мысли автора, советский космос подобен средневековой картине мира: он опрокинут в мифологическое время, в нём поток исторической памяти уступает место вращению по концентрическим кругам извечных идеологем. Москва — метафора этой вселенной, центр мировых катаклизмов, где с трудом выстроенная цивилизация регулярно разрушается до основания, а потом воспроизводится новым поколением людей по тем же ментальным лекалам. 

 

 

Михаил Гаспаров

«Записи и выписки»

История создания этой книги очень важна для меня. Выдающийся филолог и переводчик античных авторов Михаил Леонович Гаспаров был членом редколлегии «Нового литературного обозрения» с момента его основания и любимым автором журнала до самой своей смерти. Как-то, обсуждая очередные планы сотрудничества, я спросила, нет ли у него готового материала в любом жанре. Гаспаров со свойственной ему полуиронической застенчивостью вытащил из-под груды бумаг рукопись со словами: «Вот здесь сущая безделица, вряд ли она вам подойдёт».

Текст состоял из личных записей, забавных сентенций, нелепой городской рекламы, цитат великих людей, выписок из энциклопедий и прочитанных книг, фрагментов ток-шоу. Я немедленно предложила опубликовать рукопись в журнале под рубрикой «Записи и выписки». В течение года Михаил Леонович регулярно присылал нам новую порцию «Записей и выписок», которую я печатала в очередном выпуске НЛО к радости гуманитарного сообщества. В какой-то момент я осознала, что из этого фрагментарного письма может получиться прекрасная книга, и попросила разрешения Гаспарова составить её на основе опубликованного цикла.

«Записи и выписки» долгие годы продолжают оставаться нашим бестселлером. 

Трудно описать это странное и прекрасное произведение, намного легче привести из него несколько цитат:

ЛИЦО — Лию Ахеджакову спросили, кем она себя чувствует, москвичкой или лицом кавказской национальности, она ответила: «Кого бьют, тем и чувствую».

СВОБОДА — В чукотском языке нет слова свободный, есть сорвавшийся с цепи; так писали в местной газете про Кубу. Поэт М. Тейф говорил переводчикам: «Даю вам полную свободу, только чтобы перевод был лучше оригинала» (восп. Л. Друскина).

ЖИЗНЬ — усилие, достойное лучшего применения (Карл Краус).

ЗАВИСТЬ — 17 ноября 1982 года в передовице «Правды» было написано: «Советский народ с завидным спокойствием встретил известие о кончине…»

 

Рассказать друзьям
2 комментарияпожаловаться