Книжная полкаАктриса «театра post» Алёна Старостина
о любимых книгах
10 книг, которые украсят любую библиотеку
Фотографии: Екатерина Мусаткина
Макияж: Ирина Гришина
Интервью: Алиса Таёжная
В РУБРИКЕ «КНИЖНАЯ ПОЛКА» мы расспрашиваем журналисток, писательниц, учёных, кураторов и других героинь об их литературных предпочтениях и изданиях, которые занимают важное место в их книжном шкафу. Сегодня историями о любимых книгах делится асситент режиссёра и актриса театра Post Алёна Старостина.
Алёна Старостина
актриса «театр post»
Отношения с книгами — как отношения с людьми. С некоторыми ты проводишь всю жизнь, а некоторые уходят после первого знакомства
Я не из тех детей, для которых чтение книг было неотъемлемой, необходимой частью жизни. А вот рассказы родителей и чтение сказок перед сном каждый вечер было настоящим праздником. Я не могла уснуть, если мама или папа не прочитали мне что-нибудь. До сих пор воспринимать на слух мне гораздо легче: воображение начинает работать, есть пространство для наполнения, истории и персонажи возникают из воздуха, приходят будто бы из ниоткуда.
Дома никогда не было большой библиотеки: каждую книгу приходилось доставать или привозить откуда-нибудь. Я выросла во времена, когда появление нового издания было настоящим событием: за сданную макулатуру можно было получить талончик и выписать что-нибудь, например детскую энциклопедию «Что такое? Кто такой?». Три тома мы так и не дождались, для меня до сих пор загадка, что же там на буквы Х, Ц, Ч, Ш, Щ, Э, Ю, Я. Каждое лето, возвращаясь из Казахстана после каникул, мы привозили какие-нибудь книги (не знаю почему, но там их достать было легче). Чемодан книг на поездах, через полстраны!
Моя первая самостоятельно прочитанная книга — «Приключения Тома Сойера» и «Приключения Гекльберри Финна». Я была влюблена в Гека и мечтала о путешествии на плоту вместе с ним по реке Миссисипи: Америка была так не похожа на то, что за окном. Вообще, в детстве представлять себя мальчиком, юношей, мужчиной мне очень нравилось, как будто во мне есть второе я, известное только мне. Мужское я. Тогда у меня почти не было подруг, зато было очень много друзей. Отсюда, наверное, любовь к рыцарским романам Вальтера Скотта, приключенческим рассказам Джека Лондона и романам Хемингуэя.
Благодаря моей учительнице по литературе Тамаре Григорьевне Белоконевой я научилась и полюбила читать с карандашом в руках, подчёркивая, подписывая и делая заметки. Проделывая всё это, я устанавливаю реальную связь с текстом, оставляю свой след: книга становится моей, и только моей. Когда я сейчас открываю «Войну и мир» или «Героя нашего времени» и просматриваю все закладки и подписи, то вспоминаю не только произведения, но и возвращаюсь к себе той, которой уже не будет.
Отношения с книгами — как отношения с людьми. С некоторыми ты проводишь всю жизнь, соглашаешься, ругаешься, влюбляешься, а некоторые уходят после первого знакомства. Мне до сих пор кажется, что, если я поеду в Венецию на Рождество (свой первый гонорар в эмиграции Бродский потратил на поездку в Венецию и потом возвращался туда почти каждый год), я встречусь с Бродским или что-то пойму для себя про него.
Сейчас в моей библиотеке новые книги появляются очень редко, в основном скачиваю для Kindle. Это намного удобнее, и почему-то в ридере скорость чтения намного быстрее. Тем не менее мне очень дорога моя библиотека из реальных книг, собранных за 15 лет, ведь это часть меня, то, чем я сейчас являюсь, страницы хранят и моё прошлое. С каждой книгой связана своя история. Для меня удивительно, что сейчас в облаке хранятся все эти книги, и в любой момент, в любом месте ты можешь открыть каждую из них. Не владея ими, ты всё равно ими как бы обладаешь.
Мне очень дорога моя библиотека из реальных книг, собранных за 15 лет
Софья Гиацинтова
«С памятью наедине»
Книга, благодаря которой мне так захотелось оказаться за кулисами. Это воспоминания актрисы о МХТ и 1-й Студии, созданной внутри театра под руководством Л. А. Сулержицкого, где вёл занятия Вахтангов. Счастье, восторг, трепет и нежность в каждой строчке, повествующей о жизни театра, о людях, которые его создавали. Здесь есть Станиславский и Немирович-Данченко, Сулержиций и Михаил Чехов, Алексей Дикий и Бирман. И, конечно, Фиалка — так называли Гиацинтову её однокурсники. «Свершилось, обрушилось, ошеломило: я — актриса! Художественного театра!!!» — так начинается первая часть мемуаров. Дальше сложности, непонимание, недоумение, первые роли, взаимоотношения с однокурсниками, бесконечные репетиции, встречи с великими актёрами и долгий путь к самой себе.
Марк Твен
«Личные воспоминания о Жанне д’Арк сьера Луи де Конта, её пажа и секретаря»
Это рассказ об удивительной женщине от лица близкого друга, человека, который «был с ней от начала и до конца», наполнен мельчайшими подробностями жизни Жанны д'Арк. Долгое время я не могла отделаться от ощущения, что внутри меня живёт Жанна, что я с ней знакома лично и вместе с ней оказываюсь на суде в Руане. Чувствую гнев и обиду от несправедливости этого суда и вместе с автором преклоняюсь перед её стойкостью и честностью. К тому же сам Марк Твен писал: «Из всех моих книг я больше всего люблю „Жанну д’Арк“; это лучшая из них; я это прекрасно знаю. А кроме того, она доставила мне в семь раз больше удовольствия, чем все остальные; 12 лет я её готовил и два года писал. Для других подготовки не требовалось».
Константин Станиславский
«Этика»
На самом первом занятии по актёрскому мастерству нам дали задание на лето прочитать «Мою жизнь в искусстве» и «Этику» Станиславского — базовые книги для всех студентов театрального. На вопрос, как создавать спектакль или как сочинить рисунок роли, эти книги ответа не дают, но единственно верного ответа и не существует. Особенность театрального искусства — в его коллективности: актёр должен чувствовать себя лишь частью целого и быть ответственным в своей работе перед ним. Разработанная Станиславским актёрская этика, кажется, ограничивает тебя, но на самом деле лишь вдохновляет на неустанную работу над собой. Сейчас какие-то простые правила для меня естественны: не шуметь за кулисами, не мешать партнёрам, быть подготовленным к репетиции, приходить заранее на спектакль. Но когда-то эти заповеди существования в театре были для меня открытием.
Питер Брук
«Пустое пространство»
Книга о театре — о том, что есть Грубый и Неживой театр, а ещё есть Священный и Театр как таковой. Но самое важное для меня в этой книге — это чувство свободы, которое она дарит. Для театра нет систем и законов, каждый раз необходимо изобретать что-то новое, исследовать и экспериментировать без страха: «Человек, утверждающий, что театр имеет свои границы, отрицает тем самым богатство, многообразие и неисчерпаемость самой жизни».
Ежи Гротовский
«От бедного театра к искусству-проводнику»
Это сборник текстов разных лет одного из самых значимых исследователей театра. Не могу вспомнить, как эта книга оказалась у меня, кто мне её посоветовал, но она, как никакая другая, помогла в осмыслении актёрской работы. Мне до сих пор кажется, что владение профессией — это не набор сценических навыков, а прежде всего духовный процесс, предельная степень искренности. Организм актёра должен избавиться от всего, что блокирует внутренне. Тело актёра как бы подвергается уничтожению, сгоранию.
Для Ежи Гротовского принципиален вопрос «несуществования» тела, преодоление границ и барьеров. Актёр должен совершенствовать акт самообнажения, «оголения», должен быть способен к выявлению психических импульсов, которые только зарождаются. Смысл упражнений, описанных Гротовским, — в полной отдаче себя. Но и эти задания очень индивидуальны, нет одного универсального набора для всех: каждый актёр вырабатывает свой личный тренинг. Мне очень близка идея Гротовского, что структура актёрской игры может быть выстроена, но сам процесс — никогда. Исполнитель — человек познания, который не может быть уверенным, что достиг истинного понимания.
Ингмар Бергман
«Жестокий мир кино»
В моей жизни был период, когда я смотрела по два фильма Бергмана в день на видеокассетах или в кинотеатре: тогда я буквально жила в мире режиссёра и смотрела на мир его глазами. Казалось, что всё вокруг — это проекция бергмановского «магического фонаря». «Латерна магика» (так называется первая часть) дословно можно перевести как «магический фонарь», «фантаскоп» или «туманные картины». Это очень откровенная автобиография режиссёра, в которой автор описывает своё детство, работу в кино и театре и личную жизнь. В «Картинах» же рассказывается история создания главных бергмановских фильмов.
Эрланд Юзефсон
«Роль»
Это совсем небольшая книга-дневник великого шведского актёра, героя фильмов Бергмана и Тарковского, гастролирующего со спектаклем «Вишнёвый сад» в постановке Питера Брука, — гастроли труппы проходят в Москве, Тбилиси, Ленинграде и Токио зимой-весной 1989 года. Записи Юзефсона — это не только размышления о спектакле и роли, но и заметки о городах, в которых Юзефсон оказывается впервые, о режиссёрах, с которыми ему удалось поработать, о людях, о театре вообще. Актёр документирует свои ощущения от репетиций и общения с Бруком, вдохновение, радость и страх перед публикой, усталость и тоску по дому. К тому же эта книга — ещё и взгляд иностранца, впервые оказавшегося в советской России накануне перемен. «Москва — тягостный город. Они двигаются в молчании, равнодушные к самой цели, лишённые бодрости. Преобладающее чувство — беспомощность, назначенная судьбой».
Яков Гордин
«Перекличка во мраке. Иосиф Бродский и его собеседники»
Эта книга помогла мне яснее понять или даже почувствовать, что история — это люди. Исторический процесс — это прежде всего человеческое содержание, наполненное конкретными поступками, бесчисленным множеством человеческих воль. Невозможно просто отсечь прошлое и оторваться от него: это неминуемо ведёт к психическим травмам. Идея абсолютной ответственности, вытекающая из понимания цельности истории, мне кажется, очень важна, особенно сейчас.
Герои первой половины — Ахматова, Гумилёв, Мандельштам, Пастернак. В центре второй — судьба Иосифа Бродского, воспоминания автора и документы. Достоинство книги в том, что автор как раз не разделяет эти две части, а размышляет о взаимосвязи поэтов и едином поле русской культуры. «В настоящей трагедии гибнет не герой — гибнет хор», — писал Бродский в «Нобелевской лекции», и этот эпиграф Яков Гордин взял для второй части своей книги. Хор — это общее богатство культуры 20-х годов и дружеский круг Бродского 60-х в Ленинграде. «У нас разные мысли, разные веры. Но мы не спорим, а ищем вместе. Голоса перекликаются во мраке».
Сергей Параджанов
«Дремлющий дворец»
Эта удивительная книга — сборник киносценариев так никогда и не снятых фильмов Параджанова. Это не просто сценарии, а скорее поэтические новеллы, фрагменты, вспышки, рисунки. Судьба Параджанова отражена в этих историях несуществующих фильмов. Параджанов понимал, что снимать то, что он хочет, ему не дадут, но никто не может отнять его возможность писать или рассказывать друзьям. Как и фильмы этого режиссера, как и вся его жизнь, эта книга — о силе красоты, фантазии, воображения. Дремлющий дворец киноснов. Последний сценарий «Лебединая песня. Зона» о пронзительной любви двух мужчин был записан на диктофон оператором Юрием Ильенко. Так появился единственный фильм, снятый по сценарию Параджанова другим режиссёром. Не представляю, чтобы сейчас кто-нибудь переиздал этот сборник.
Кэлвин Томкинс
«Марсель Дюшан. Послеполуденные беседы»
Марсель Дюшан — один из главных художников XX века, теоретик и философ искусства, шахматист, человек, стоявший у истоков дадаизма, сюрреализма, концептуализма, но никогда не считавший себя участником или последователем какого-нибудь одного направления. Режиссёр Дмитрий Волкострелов как-то сказал мне, держа в руках эту тоненькую книгу: «Обязательно прочитай». Полгода она лежала у меня на полке, я брала её с собой в поездки, но никак руки не доходили. А потом за пару часов прочитала и поняла — это действительно книга, которую важно прочитать любому человеку, ощущающему себя художником. Дюшан верит прежде всего, что свою жизнь, то, как ты дышишь и двигаешься, можно использовать как живую картину, сцену из фильма: «Искусство — это нечто вроде внутреннего потока в человеке».
Джон Кейдж
«Тишина»
Я познакомилась с творчеством Джона Кейджа на выставке «Джон Кейдж. Молчаливое присутствие» в ГЦСИ: там я впервые услышала его музыку, увидела его картины и интервью. Кейдж окрыляет открытостью, жизнерадостностью, вниманием к жизни и каждому звуку. В эту книгу входят лекции и статьи композитора, многие из которых написаны «методом случайных действий». Эта книга — из ряда основополагающих текстов XX века и ощущается только в печати: воспроизвести её графическую красоту в электронном формате невозможно, её необходимо держать в руках. Способ расположения строк, слов, структура каждой лекции уникальны — это скорее партитуры. Кейдж вводит в музыкальное поле понятие «всё звучащее»: не только шумы, но и тишину. В отличие от звуков, тишина имеет длительность, с которой Кейдж и предлагает работать: по его мнению, абсолютной тишины не существует. Даже в комнате с очень хорошей звукоизоляцией мы можем услышать два звука — высокий звук нашей нервной системы и низкий звук кровеносной.
Ричард Костелянец
«Разговоры с Кейджем»
Год назад на день рождения друзья подарили мне эту книгу, а закончила читать я её совсем недавно — очень хотелось продлить встречу. Это сборник из почти ста интервью, которые Кейдж давал в разное время разным изданиям. Ричард Костелянец соединил их в один большой текст, разбитый на тематические главы, похожий по форме на разговор с собой. Здесь говорят о музыке, художниках, повлиявших на его творчество, о театре, о личной жизни, о политике и любимых грибах. Кейдж рассказывает о том, как восточная философия и дзен-буддизм изменили его отношение к музыке, а «Книга перемен» помогла ему в работе. Рассказывая о единстве жизни и творчества, он приводит слова американского писателя Генри Торо: «Неважно, какую форму ваятель придаёт камню. Важно, как ваяние ваяет ваятеля».
Хайнер Геббельс
«Эстетика отсутствия»
В России издаётся очень мало книг, исследующих процессы, происходящие сегодня в театре: совсем недавно на русском языке появились важные книги Ханса-Тиса Лемана «Постдраматический театр» и «Эстетика перформативности» Эрики Фишер-Лихте, но это книги теоретиков театра, а не практиков. Хайнер Геббельс же — режиссёр, живущий и создающий свои спектакли в наши дни. Он пытается анализировать способы зрительского восприятия и взаимодействия с незнакомым. Как создавать на сцене неузнаваемую, ни с чем не сравнимую реальность, которая может тронуть, вдохновить и побудить к творчеству.
Актёру важно понять и принять, что внимание направлено не только на него, но и на все элементы, составляющие реальность сцены. Между ним и всеми остальными объектами возникают пустоты, свободные для воображения. Исчезновение актёра, разделение эффекта присутствия и внимания зрителей, полифония, отделение голоса от тела, пустой центр — вот лишь некоторые понятия в театре отсутствия. Театр отсутствия отменяет центр и вытесняет субъект, чтобы дать возможность зрителям самим сфокусировать свой взгляд, — эта книга объясняет и дарит свободу выбора.