Книжная полкаГастрономическая журналистка
Ника Махлина
о любимых книгах
10 книг, которые украсят любую библиотеку
В РУБРИКЕ «КНИЖНАЯ ПОЛКА» мы расспрашиваем журналисток, писательниц, учёных, кураторов и других героинь об их литературных предпочтениях и изданиях, которые занимают важное место в их книжном шкафу. Сегодня своими историями о любимых книгах делится журналистка и соосновательница лаборатории еды и путешествий Sputnik Ника Махлина.
Ника Махлина
журналистка и соосновательница Лаборатории еды и путешествий Sputnik
Еда как будто создана для того, чтобы о ней писали
В детстве я особенно ценила, как мой дедушка, бывший пресс-атташе ГДР, делал три вещи: складывал походные шапочки из газеты, жарил сырники и дарил мне книги. Кроме него, моим литературным образованием никто в семье особо не занимался, но и у дедушки был своеобразный подход: он дарил мне только энциклопедии и словари, и на всю жизнь у меня сформировалось к книгам прикладное отношение — любую из них я открываю как ящик с инструментами.
Когда в школе пришло время читать художественную литературу, мне было дико интересно исследовать то, какие обороты, имена и топонимы использует автор, какой у него стиль и ритм, какую полезную информацию можно почерпнуть из книги и какие факты из истории там есть. Только во вторую очередь я могла объять картину целиком: думать о судьбе героев, о жанре книги и о проблематике — и с гораздо меньшим трепетом. Когда я сдавала экзамены по литературе, мне было удобнее взять лист бумаги и перерисовывать туда прочитанное в форме таблички или инфографики с героями и событиями, чтобы лучше понять суть.
Поступив на журфак, я стала читать очень много и все подряд: Брэдбери, Оруэлла, Эко, Аллена, Довлатова, Мураками, Стругацких, Бродского, Гофмана, «Жареные зелёные помидоры в кафе „Полустанок“» и Маяковского. Последний мне понравился не как поэт-пропагандист, а как идеально сложенный объект: я обожала все эти его абзацы, переносы строк и то, как на отдельные слова он делает ударение с помощью визуальных приемов, какими иллюстрациями всё сопровождается и как сами иллюстрации тоже могут выполнять роль текста. Я даже выделила у Маяковского какой-то один приём, которому дала какое-то название, как будто открыла пролив или насекомое, и написала работу об этом — преподаватель пошёл навстречу моему разгорячённому воображению, хотя к теме задания это не имело никакого отношения.
Кроме того, произведения Маяковского и всех остальных я разбирала как на донорские органы, которые в будущем смогу использовать. Так как я уже работала в журналах, то выписывала для себя какие-то отдельные слова, которые надо применить. Когда приходилось писать по работе формальные тексты, например про машины или фотоаппараты, я веселила себя тем, что использовала стиль конкретного автора, которого сейчас читаю: никто не замечал, но мне было приятно знать эту внутреннюю шутку. Программисты называют такие вкрапления «пасхальными яйцами» — например, когда на панорамах «Яндекса» появляется динозавр в московском парке.
При этом я всегда переживала, когда не могла поддержать разговор о литературе с представителями интеллигенции. До сих пор мне иногда кажется, что книги, как и многое в жизни, я воспринимаю как иностранец или инопланетянин — не могу встроить их в систему, но могу вдоль и поперёк изучить как объект сам по себе и найти что-то, что другие там искать не думали. Конечно, я переживала ещё и из-за того, что журналист, по всеобщему представлению, должен читать гораздо больше и совсем по-другому. Поэтому, когда пришла мода на нон-фикшн, я облегчённо вздохнула — ведь именно такие книги мне идеально подходят.
За моим первым нон-фикшном я понеслась в магазин «Москва» почти ночью, после того как услышала короткий пересказ книги на лекции Ивана Засурского — это была «Понимание медиа» Маршалла МакЛюэна. Она для меня очень много значила: целая книга о том, как печать, рекламные объявления, дороги и другие медиа постепенно меняли мир. И с теориями вроде той, что «не пора ли перестать гадать, появилось первым яйцо или курица, и задуматься, не является ли курица — способом яйца размножаться?».
В то же время я очень полюбила биографические книги. Я как-то пришла на выставку Энди Уорхола в Москве и попала не в то здание Третьяковской галереи. Чтобы сгладить бессмысленную поездку, купила его «От А к Б и наоборот». В ней практически не было полезной информации, зато было море ярких оборотов и образов вроде того, когда он просыпается и наступает ногой в вишню. Меня привело в восторг, что такое вообще можно издавать. Примерно как в одном из первых номеров Esquire меня привел в восторг лонгрид, посвящённый только книжным червям, — это же такая классная наглость! Из последних биографических книг, которые мне очень понравились, пивоваровская «Утка, стоящая на одной ноге на берегу философии». Она построена так же, как у Уорхола, на диалоге — это сборник писем от Пивоварова к философу Ольге Серебряной и обратно, в которых они обсуждают всё на свете: от революции в Чехии до того, каким цветом в разное время было принято рисовать тени на картинах.
Потом я стала писать тексты про еду — и, соответственно, искать новый инструментарий. Я тогда и не думала, что книги с рецептами — это только верхушка айсберга, один из многих жанров гастрономической литературы, и что на самом деле книги о еде могут быть одновременно и захватывающими трэвел-историями, и путеводителями, и биографиями, и учебниками истории, и энциклопедиями. Читать их мне даже приятнее, чем есть — ни в какой другой области человек больше не придумал столько красивых названий. Еда как будто создана для того, чтобы о ней писали. А хорошая книга про еду — это богатый улов лексики, которая в перекатывании на языке может конкурировать только с сырниками моего дедушки.
Когда пришла мода на нон-фикшн, я облегчённо вздохнула — ведь именно такие книги мне идеально подходят
Александр Гримо Де Ла Реньер
«Альманах гурманов»
Эту книгу подарил мне друг-фотограф, после того как мы с ним вместе готовили материал про открытие ресторана и я пожаловалась, что писать об этом скучный фактический текст совсем не хочу. Он сказал, что книга должна мне помочь. Так и произошло, и даже больше: Гримо стал для меня идеальном примером того, как надо писать о еде. Он первым начал делать это не как авторы поваренных книг. То, что Гримо создал, назвали «гурманской литературой»: это обороты типа «сыр — бисквит пьяницы», «под таким соусом можно запросто съесть родного отца» или описание ресторана, в котором устриц «съедают так много, что одни только раковины образуют настоящую скалу, которая поднимется выше самых высоких домов на этой улице». Весь этот стиль он сумел органично вплести в практические советы: получилась первая в мире гастрономическая критика и путеводитель по Парижу, из которого можно было узнать, что харчевник Бьене готовит лучшее жаркое в городе, а у славного Руже бесподобные пирожки и паштеты.
Нина Гомиашвили, Георгий Тотибадзе, Константин Тотибадзе
«Грузия: первое, второе, третье»
Все, кто был в Грузии, знают, какая там барочная еда и какое там мощное гостеприимство. Так вот, эта книга — абсолютная Грузия. Вместо того чтобы просто вывалить рецепты в ряд, братья Тотибадзе устроили настоящее застолье между первой и четвёртой обложками: рецепты они сопроводили местными притчами, трогательными комментариями, своими рисунками и фотографиями Нины Гомиашвили: на них чешущиеся имеретинские собаки и мегрельцы, похожие на мексиканцев. Для этой книги братья и Нина, которые живут в Москве, сами отправились в гастротрип по Грузии и превратились на время в «охотников за рецептами». В предисловии написано: «Мы ни одной минуты не были ни голодными, ни трезвыми», — честно, как и вся книга.
Julian Barnes
«The Pedant in the Kitchen»
Эту книгу, как и многие другие из списка, дал мне прочитать Иван Большаков, когда мы только начали жить вместе. Он до сих пор готовит больше меня, но тогда я испытывала перед готовкой настоящий ужас. Повествование ведётся от лица героя, которого, как и меня, в детстве не учили готовить, и поэтому он был вынужден со временем начать использовать для уверенности костыли — рецепты. Тут-то он и обнаружил в себе педанта, на чём свет стоит ругающего авторов этих рецептов за небрежное отношение к цифрам, объёмам («Что такое средняя щепотка?!»), за то, что они часто не проверяют то, что сами советуют и что могут дать задание взвесить, например, 30 граммов желтка. Это очень смешная книга. Каждый раз, когда я её перечитываю, представляю себе такой гастрономический стендап — жаль, что ничего подобного не существует.
Елена Костюкович
«Еда — итальянское счастье»
Книга, написанная переводчицей Умберто Эко, с его предисловием. Я купила её тут же, как увидела в магазине: и дело не в Италии, а в том, как идеально она скомпонована: это гибрид энциклопедии с путеводителем. Кажется, что книга про еду — а на самом деле книга про уклад жизни в стране через призму фарша из каплуна, корки пармезана и фигурки из марципана. Мне очень нравится, что много внимания уделено этимологии продуктов и блюд, а ещё — что Елена попутно вспоминает другую существующую литературу про еду. Например, произведение «О происхождении и достоинстве макарон», герои которой дерутся на вилках за внимание госпожи Пасты.
Катя Калина
«Ресторанный разговорник»
Обожаю словари, которые отражают дух своего времени. Такие делали когда-то «Большой город» и «Афиша», а это — случайный редкий экземпляр про еду, который выпустил «Глобус Гурмэ». Открываешь на любой странице и читаешь, что такое «сябу-сябу», а что такое «брошет», и какое это отношение имеет к Москве. Очень приятное занятие — я пользуюсь им по работе, а иногда беру с собой и просто так читаю в течение дня.
Джованни Ребора
«Происхождение вилки:
история правильной еды»
Подобных книг довольно много: об истории и обычаях, связанных с едой. Мне нравится ещё, например, «Путешествия на край тарелки» Ольги Назаровой с предисловием Виктора Пивоварова. Такое чтение меняет ежедневную картину мира, позволяет даже на сосиску посмотреть в контексте истории — и у сосиски появляется объём. Читать такие книги — то же, что читать Гиляровского о Москве: только в этом случае ты начинаешь лучше знать не город, а то, что ешь. И вот уже ты, потянувшись к полке над плитой, вспоминаешь, что оливковое масло использовали для лампад, рукоположений и коронаций, а открывая холодильник — что цивилизация кельтов была цивилизацией сыра и колбасы.
Урсула Сэджвик
«Пальчики оближешь: моя первая поваренная книга»
Эту книгу кто-то оставил у нас в подъезде. Не просто рецепты для детей, а шедевр наивного и кулинарного искусств: котёнок и пёс рассказывают, как приготовить зоопеченья, фруктовые крошки, мятные лепёшечки, яблочный снег и другие удивительные блюда. Я бы хотела иметь такую книгу в детстве или подарить такую своему ребенку. Это несопоставимо сильнее и правильнее, на мой взгляд, чем все эти тошнотворные «Книги о еде для маленьких хозяек», от которых желание готовить только улетучивается.
Питер Мейл
«Франция — путешествие с вилкой и штопором»
Хотела бы я когда-нибудь написать нечто подобное о России. По сути, это сборник рассказов о том, как автор ездит по Франции, изучая местные гастрономические обычаи — то, что мы сами пытаемся делать в рамках нашего проекта «Лаборатория еды и путешествий Sputnik». В России, правда, нет всех этих ярмарок улиток и других фестивалей еды с острыми сосисками под сахарной пудрой и племенными кроликами, как нет в России братств дегустаторов или трюфельного братства, но, надеюсь, будет что-то не менее интересное.
Ирина Глущенко
«Общепит: Микоян и советская кухня»
Книга, которую я читаю прямо сейчас. Захватывающая биография Микояна: о том, как он избрал предметом своей работы самое личное и самое общее, что есть в мире, — еду — и благодаря этому сохранил своё положение в разные периоды советской власти. Узнаю много нового: про то, как Микоян сам контролировал всю выпускаемую продукцию вплоть до упаковки, про нюансы создания «Книги о вкусной и здоровой пище» и про то, как фабрики-кухни влияли на эмансипацию женщин в СССР.
Гастрономическая энциклопедия «Larousse Gastronomique»
Об этой книге как об обязательной к прочтению скажет любой человек из мира гастрономии — это такая «Советская энциклопедия», только в мире еды. Помимо того что это объективно великий труд, у меня к ней очень тёплые личные чувства — на сегодняшний день это апогей моей любви к энциклопедиям. Не знаю, придумают ли что-то лучше, — пока я при любой возможности беру том с полки и за раз читаю хотя бы одну статью, чтобы не терять живого интереса к теме, которой сейчас занимаюсь.