Star Views + Comments Previous Next Search Wonderzine

Видеотека10 любимых фильмов режиссёра Тамары Дондурей

От Триера и Бэнкси до «Шоу Трумана» и «Лобстера»

10 любимых фильмов режиссёра Тамары Дондурей — Видеотека на Wonderzine

ИНТЕРВЬЮ: Дмитрий Куркин

ФОТОГРАФИИ: Александр Карнюхин

МАКИЯЖ: Фариза Родригес

В РУБРИКЕ «ВИДЕОТЕКА» НАШИ ГЕРОИНИ РАССКАЗЫВАЮТ о любимых фильмах — важных, ярких, вдохновляющих, таких, которые трудно забыть, увидев однажды. В этом выпуске — режиссёр Тамара Дондурей о фильмах, которые стирают границы между реальностью и вымыслом.

Тамара Дондурей

Режиссёр

Меня давно интересует тема стыка между условной
и документальной реальностями

В кино меня давно интересует тема стыка условной и документальной реальности, а также фильмы, в которых есть некий абсурдный ход, эксперимент или сдвиг. Именно им и посвящена моя подборка.

 

Dogville, 2003

Догвилль

Безусловно, это один из самых важных фильмов последнего времени, предложивший собственную эпическую модель мироздания. Даже не верится, что с момента его выхода прошло уже четырнадцать лет. 

Хорошо помню шок, который испытала, когда впервые увидела нарисованный белым мелом на земле город: улицы, планы домов, деревья, кусты, собаку. Только Триер мог придумать и найти идеальную форму для своего изящного, неожиданного и жестокого эксперимента о природе человеческих страхов. Стерев декорации, Триер стирал границу между реальностью и её образом, документом и памятью, насилием и искусством. У отца близкой подруги, много лет занимающегося регенерацией соединительных тканей, есть теория о том, что устройство общества напоминает иерархические структуры объединения клеток. Таким образом, макромир лишь дублирует микро.

В эссе о Пикассо Гертруда Стайн писала, что «Пикассо никогда не видел землю из аэроплана он будучи человеком XX века не мог не знать что земля уже не та какой она была в девятнадцатом веке, и он это знал, он это сделал, он не мог не сделать её иной, а то что он сделал теперь видят все». (В цитате авторская пунктуация). 

The Lobster, 2015

Лобстер

Если в «Догвилле» реалистичное действие разворачивается в условных декорациях, то в фильмах Лантимоса, наоборот, абсолютно гротескный сюжет часто решается в предельно документальной и достоверной манере. В «Клыке» родители создавали для своих детей диковинный мир на замкнутой территории их дома. Соприкосновение с жизнью за его пределами оборачивалось для героев дикими травмами. В «Альпах» члены засекреченной организации помогали родственникам заменять их погибших близких. Лантимос осознанно стирал для зрителя границу между сценами, где герои существовали в реальных пространствах и где дублировали роли умерших. В «Лобстере» люди в специальном отеле отчаянно ищут пары, иначе их превратят в животных. 

Именно в этом фильме, как мне кажется, система имитаций, разнообразных смысловых подмен и провокаций достигает своего жанрового и стилистического триумфа.

A fost sau n-a fost?, 2006

12:08 к востоку от Бухареста

В канун нового, 2006 года трое героев в телестудии обсуждают: была ли в 1989 году революция в их маленьком городке или её всё-таки не было. Недовольные телезрители звонят в студию, чтобы доказать, что на площади никого не было. Значит, и революции не было. В этом «прямом эфире» революция становится в историческом масштабе относительной или даже виртуальной. Её подстрекатели уже умерли или эмигрировали. Нет свидетелей — нет и прецедента. Существование в бывшей соцстране по-прежнему лишено надежды на обновление.

Как в финале «Полицейского, имя прилагательное», другого фильма этого румынского режиссёра, главный герой чертил мелом на доске план захвата подозреваемых подростков под давлением полицейского чиновника. Обыкновенная доска, на которой, как в «Догвилле», можно всё что угодно написать и стереть, становилась метафорой пространства, в котором можно только что быть и вдруг исчезнуть. Стёртая запись как стёртая биография, а затем и стёртая память. 

Stories We Tell, 2012

Истории, которые мы рассказываем

Этот фильм я впервые увидела на Венецианском фестивале, ничего о нём не знала, просто ткнула пальцем в расписание и оказалась в зале. Затем целый год жила магией его хроникальных кадров, срифмованных в моей памяти с видами из окон последнего этажа палаццо Фортуни. Теперь, если можно так сказать, для меня это образы «вечного возвращения». Как уже несколько лет мысленно прокручиваю в голове кадры из фильма «Двоюродный дядя» Алена Берлинера.

Сара Полли интервьюирует членов своей семьи, чтобы выяснить тайну своего рождения. Возможно, настоящим отцом Полли был любовник её матери — актрисы Дианы. У каждого из родственников собственная версия воспоминаний о молодости и скрытых обстоятельствах тех событий. Полли стилизует под съёмку из семейного архива, снятого на камеру 8 мм, видео молодой Дианы. Буквально вскользь она открывает нам свой приём, когда мы понимаем, что перед нами не сама Диана, но молодая актриса, которая играет в виртуозно воссозданной «хронике того времени» её роль. В этом личном и воздушном фильме Полли ловко жонглирует вымышленными и реальными историями, их отражениями друг в друге и ставит под сомнение сам принцип или механизм воспоминаний, представления об их достоверности. 

Ostatnia rodzina, 2016

Последняя семья

Об этом фильме я впервые услышала от своего учителя Марины Александровны Разбежкиной. В нём важно, как реальность прорастает сквозь прямую реконструкцию событий в метафизику будней одной польской семьи, её замкнутого микрокосмоса и пугающую обыденность встречи со смертью.

В центре сюжета жизнь реального и даже известного польского художника Здзислава Бексиньского, который долгие годы снимал каждодневные заботы своей семьи на камеру. Друг за другом в тесном пространстве квартиры умирают все члены его семьи. Если Сара Полли сплетает сложную образную структуру из разнообразия версий своей истории, стилизуя видео из домашнего архива, то в этом фильме Матушиньский использует съёмку семейной хроники как способ восприятия, проживания и исследования повседневности. В этом хрупком зазоре между реальными событиями и их реконструкцией зашифрован страх перед неизбежностью и отстранением этого страха при помощи камеры.

Wandafuru raifu, 1998

После жизни

В этом фильме 1998 года люди после смерти попадали в некое условное пространство, где рассказывали самое главное воспоминание своей жизни, а местная съёмочная группа его экранизировала. Череда самых разных людей в самых обычных комнатах рассказывали свои истории. Их исповедальные голоса срифмованы с моими собственными воспоминаниями того времени. Эти призрачные картинки, словно выцветшие полароидные снимки, складываются в рассказ об отсутствии границы между реальностью и её образом, документом и вымыслом, памятью и хроникальной съёмкой как свидетельством осуществленного выбора. Например, у лётчика спрашивали: «Вы помните очертания облаков?» Он отвечал, что для него «они были похожи на сахарную вату». 

Exit Through the Gift Shop, 2010

Выход через сувенирную лавку

В фильме, снятом в псевдодокументальной манере, не ясно, какие герои и события вымышлены, а какие существовали на самом деле. Хотя, видимо, это и не так важно. Ведь и самого Бэнкси никто никогда не видел. Парадокс состоит в том, что эфемерное уличное искусство как раз и обретает смысл в документации. Так Бэнкси из уличного вандала превратился в одного из самых парадоксальных и продаваемых художников современности. Бэнкси виртуозно спекулирует на страхе быть пойманным в момент работы над граффити, на лёгкости создания бренда из воздуха и на самом воздухе повсеместной банальности. Можно сказать, что этот эксперимент тяготеет к сверхдокументу, который проявляет злободневную реальность как будто в анонимной режиссуре. 

First on the Moon, 2005

Первые на Луне

В чёрно-белом мокьюментари Алексея Федорченко именно советские учёные первыми запускают космонавта на Луну. В XX веке группа энтузиастов пытается разобраться в событиях, они находят секретные съёмки той операции, опрашивают очевидцев. Примечательно в этой истории, что «Первые на Луне» были удостоены премии за лучший документальный фильм в секции «Горизонты» на Венецианском фестивале в 2005 году. Доказав таким образом, что для мировой кинообщественности разница между документальным кино и вымыслом давно уже превратилась в условность. Хотя эта тема ещё вполне актуальна в косном постсоветском пространстве. 

The Truman Show, 1998

Шоу Трумана

Для меня «Шоу Трумана», снятый, как и японский «После жизни», в 1998 году, застрял в памяти невероятно красивым финальным эпизодом, в котором герой Джима Керри приплывал на паруснике к нарисованному на стене лазурному заднику павильона. Так, если вода в студии была реальной, то небо с клубящимися на нём облаками — нарисованным. Одна реальность буквально отражалась в другой. Герой рукой трогал картонные декорации, поднимался по лестнице и впервые на глазах у миллионов телезрителей «в прямом эфире» обретал свободу, находил выход из студии в «зазеркалье», или как раз реальное пространство. Простота этой сцены до сих пор не даёт мне покоя, только протяни руку, как твой мир навеки исчезнет, рухнет, ускользнет, как растают скользящие облака. 

Pina, 2011

Пина

Фильм о великой Пине Бауш. Вендерс задаёт актёрам её труппы вопросы, которые хотел задать Бауш, но не успел. Ответами становятся фрагменты спектаклей. Этюды на сцене театра и в самых неожиданных уголках города Вупперталь сопоставимы тут с актами художников, «заражающих» городскую среду произведениями искусства.

Фильм-эксперимент о стыке театра и кино, условного и реального пространств снят в технике 3D. В своём фильме-эссе «Зарисовки об одеждах и городах» (1989) о японском модельере Ямамото Вендерс выстраивал сюжет вокруг актуальных для него в тот момент вопросов: «Будут ли современные камеры запечатлевать жизнь так, как это делали Август Зандер и Джон Кассаветис?» Кажется, что с тех пор мало что изменилось. 

Рассказать друзьям
1 комментарийпожаловаться