КиноЭволюция духовности:
Что говорит о людях
«Планета обезьян»

«Планета обезьян» началась в 1963 году, когда француз Пьер Буль («Мост через реку Квай») написал одноимённый роман-перевёртыш, полный иронии и сарказма, отзеркаливший неприглядные стороны колониализма (французы прекрасно знают, что это такое). В нём прибывшие на неизвестную планету астронавты узнают, что населяющие её люди примитивны и напоминают скорее зверей, тогда как обезьяны, напротив, разгуливают в человечьих башмаках и с мушкетами наперевес. Столкновение двух цивилизаций начинается с чудовищной сцены охоты, в которой приматы на лошадях травят дичь: загоняют, ловят, стреляют, а после — фотографируются, горделиво поставив ногу на мёртвую голову добычи.

История злоключений астронавта Улисса (да-да), похожая на сюжет «Сумеречной зоны», закольцована трогательной виньеткой: роман якобы написан астронавтом и найден в открытом космосе парочкой влюблённых космотуристов, которые в конце оказываются обезьянами (вернувшегося на Землю Улисса тоже ждёт сюрприз). Можно догадаться, какие смыслы, помимо колониальных аллюзий, вложил в «Планету обезьян» Пьер Буль: в 40-е он воевал в составе «Свободной Франции» де Голля, в 1943 году был арестован вишистами Юго-Восточной Азии и приговорён к пожизненному заключению в Сайгоне, где начал писать дневник. Европейский пленник-интеллектуал в клетке очеловеченных обезьян — всё довольно очевидно, не правда ли?

В 1968 году «Планета обезьян» превратилась в масштабную киноэпопею Голливуда. Фундаментальное отличие фильмов от романа было в том, что планета Земля и планета обезьян стали одним целым: в результате релятивистского замедления времени и крюка, который сделал корабль, герои оказались в будущем (в финале главный герой увидит руины статуи Свободы и всё поймёт). Процессуальность того, как люди уступили власть обезьянам, в обоих источниках связана с порочностью человеческого рода: сначала люди выдрессировали обезьян в качестве прислуги, а потом разленились и уступили им власть.

«Планета обезьян» — полномасштабное исследование человеческой природы впервые рассказанное
с позиции умной обезьяны

Пенталогия «Планета обезьян» (1968–1973) была гораздо менее смешной, чем роман Пьера Буля (за что тот мягко укорял продюсеров из Голливуда), зато точнее работала на политическом поле. Все пять фильмов были испещрены отсылками к истории XX века, от Вьетнамской войны и кобальтовой бомбы до «Обезьяньего процесса» 1925 года, когда преподаватель из Теннесси нарушил Акт Батлера — местный закон, запрещавший учителям отрицать божественное происхождение человека в пользу теории Дарвина (закон был отменён только в 1967 году). Последующий ремейк «Планеты обезьян» Тима Бёртона стал первым звоночком его профессионального кризиса и заслуженно получил три «Золотые малины». Спустя ещё десять дет франшизу спас режиссёр Руперт Уайатт — превратив «Планету обезьян» в полномасштабное исследование человеческой природы, истории и общества — впервые рассказанное не от лица человека, а с позиций умной обезьяны.  

В первом фильме — «Восстание планеты обезьян» — речь шла о зарождении революционного (и классового) сознания. Все приключения шимпанзе Цезаря (Энди Серкис) начались с его головокружительного погружения в историю — в том числе историю рода. Как только герой Джеймса Франко поведал обезьяне её происхождение, назад пути уже не было. Интеллект Цезаря не только привёл его к осознанию себя в контексте истории (что чрезвычайно важно — и опасно), но и разом отдалил от рода, золотого века — «святой глупости». Чтобы побороть новое одиночество, Цезарю пришлось подтягивать остальное племя до своего уровня. В «Восстании планеты обезьян» мы увидели начало эволюции — то, как обезьяны работают в команде и учатся жертвовать собой. Первая часть новой трилогии заявляла с экрана: главный фактор эволюции — это не агрессивная конкуренция (как думали социал-дарвинисты — Герберт Спенсер, нацист Альфред Розенберг и Ханна Арендт), а в первую очередь сотрудничество (Пётр Кропоткин, Ноам Хомский и сам Дарвин).

Если первый фильм говорил о бунте, свержении порядка вещей, то второй (вопреки локализованному названию — «Планета обезьян: Революция») давал картину становления, рассвета первобытного общества. Помимо внешних признаков прогресса (организация, охота и собирательство, добывание огня, письменность и речь), обезьяны начали мыслить моральными императивами. Примитивный закон начал регулировать их коммуникацию: формулировки «вместе обезьяны — сила» и «обезьяна не убьёт другую обезьяну» задавали рамки их мирного сосуществования.

Но утопический проект Цезаря пошатнулся одновременно с пониманием двух смыслообразующих вещей. Первое: доверять нужно не родственной, а наиболее адекватной особи (даже если она не обезьяна, а человек). Второе: обезьяна — это уже не столько животное класса млекопитающих, сколько статус или социальный конструкт. Как человек может быть бесчеловечным, так и обезьяна — «безобезьяньей» — как, например, агрессивный примат Коба (горячий привет товарищу Сталину), которому удалось разжечь гражданскую войну между обезьянами и почти развенчать культ личности Цезаря. Под звуки обезьяньих расстрелов на планете обезьян начала существовать идеология: партии, фракции, и ещё шире — вариативность бытия и морали.

Обезьяна — это уже не столько животное класса млекопитающих, сколько статус
или социальный конструкт

В третьем фильме («Планета обезьян: Война») три главные темы франшизы — эволюция, история и идеология — находят своё логичное завершение. В «Восстании» и «Революции», чтобы показать развитие обезьян, режиссёры шли по нарастающей: усложнённая речь и мышление, лучшая координация, планирование и кооперация. В «Войне» уровень интеллекта показан, наоборот, через сдержанность, контроль и молчание, терпение, благородное и высокое смирение перед судьбой, в том числе перед судьбой своего поколения. Недаром большую часть фильма Цезарь претерпевает страсти и даже успевает повисеть на Андреевском кресте, искушаемый призраком Кобы. Мысль Цезаря выходит на новый уровень благодаря зерну сомнения: что, если за индивидуальностью умных обезьян нечто общее — большее, чем просто индивидуальность, сложнее, чем история? Недаром главный страх Цезаря — повторить судьбу Кобы, одержимого жаждой мести, расквитавшись с Полковником. 

Карикатурный Полковник (Вуди Харрельсон) представляет в сюжете одержимость глобальным политическим нарративом, мифом и Большой Историей (стены его каморки исписаны словом «History»). Подобно смеси Адольфа Гитлера и Дональда Трампа, Полковник пытается спастись за стеной (символом изоляционного обособления, радикальной самодостаточности), которую камень за камнем укладывают приматы-пленники в обезьяньем концлагере. Что же касается идеологии, то её представляют местные обезьяны-капо — перебежчики на сторону людей, предатели, тоскующие по сильной руке Кобы, а ныне живущие на правах лагерного актива — одинаково презираемые обезьянами и людьми «шавки» (в оригинале — «donkeys»). В стенах концлагеря обезьяны и обретут то последнее, недостающее, что отделяет их от того, чтобы унаследовать землю, — душу. По мифологии новой «Планеты обезьян», изменение духовности и есть заключительный этап эволюции любого существа. 

Новейшая «Планета обезьян» — удивительная трилогия, которая помогает переосмыслить детство, отрочество и юность собственной цивилизации, заново пройтись и пересмотреть полемические этапы своей истории. Вот только в спорах о духовности не стоит забывать высказывание создателя теории первобытного общества Льюиса Генри Моргана, когда-то упомянутое ещё в оригинальной «Планете обезьян» Пьера Буля: «Мы никоим образом не должны расценивать какое-либо действие как проявление высших психических способностей, если это действие можно объяснить проявлением психических способностей более низкого порядка». Простые инстинкты никогда не стоит сбрасывать со счетов.

Фотографии: Chernin Entertainment, Apjac International